Россия и Европа. Том 2

«могут заключить на Западе революционное междуцарствие трех по- след них столетий и открыть в Европе новую эру... Эти два факта > суть: i) окончательное образование великой православной империи,

законной империи Востока, одним словом, России будущего, осущест- , вленное поглощением Австрии и возвращением Константинополя;

2) воссоединение двух церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один: православный император в Константинополе, повелитель и покровитель Италии и Рима; пра­вославный Папа в Риме, подданный императора».⁸⁹ Пусть читатель теперь судит сам, как должны были выглядеть предложения Тютчева в глазах Густава Колба. По сути, немцы призы­вались открыть России путь к «всемирной империи». Другими слова­ми, чтобы защитить от революции Европу, требовалось её подчи­нить. С другой стороны, совсем неудивительно, что такой проект дол­жен был понравиться Бенкендорфу. Одно уже то, что Тютчев обещал ему (посредством подкупа влиятельных немецких публицистов) раз­вернуть против Франции германское общественное мнение, пре­одолев то «пламенное, слепое, неистовое, враждебное настроение, которое оно в продолжении стольких лет выражает против Рос­сии»,⁹⁰ стоило всех денег.

Только вот шансов на успех у него не было. Сверхдержавные амбиции, словно гиря, тянули ко дну соблазнительную вроде бы идею о России как гаранте германской самостоятельности. И что могли с этим поделать местные публицисты, даже если бы Тютчеву удалось их подкупить? Нет, ошибался, пожалуй, Кожинов, надеясь,

«Литературное наследство», М., 1935, т. 19-21, с. 196.

«Русская идея», с. юо.

что не умри в 1844 году Бенкендорф, он сумел бы с помощью Тютче­ва как-то изменить внешнюю политику России. Судя по письму, ко­торое мы так подробно разобрали, ни малейшего шанса на это не было. Прав скорее был Погодин, рекомендуя России не вмешивать­ся во внутренние дела Европы: «Пусть живут себе европейские на­роды, как знают... и распоряжаются в своих землях, как угодно».⁹¹

В конечном счете жизнеспособным в «проекте» Тютчева оказа­лось лишьто, что совпало в нём с погодинским, в частности мечта о Константинополе как о необходимом «дополнении» России. В це­лом же проекту «всемирной христианской империи» не суждено было стать национальной идеей постниколаевской России. Тютчев проиграл. Его проект на глазах вытесняла идея передела Европы. Или, в переводе на канцелярит сегодняшних проповедников право­славной империи, идея «духовной и геополитической консолида­ции крупнейшего центра мировой политики и альтернативного За­паду исторического опыта на Евразийском континенте с неуязвимы­ми границами и выходами к Балтийскому, Средиземному морям и Тихому океану»⁹² В этом случае, как мы помним, «латинская Евро­па на карте смотрелась бы довеском Евразии, соскальзывающим в Атлантический океан».⁹³

Глава шестая Рождение наполеоновского комплекса

«Так скажите, хороша ли ваша политика?»

Погодина неспособность Николая обра­тить «наполеоновское» превосходство России в полномасштабный пе­редел Европы раздражала, по сути, с самого начала. Еще в 1838 году он писал, что «бывают счастливые минуты для государств, когда все обстоятельства стекаются в их пользу и когда им стоит только поже­лать, чтобы распространить свою власть, как угодно... Не такая ли ми-

М.П. Погодин. Цит. соч., с. 242.

Н.А. Нарочницкая. Россия и русские в мировой политике, М„ 2003, с. 197. Там же.