Россия и Европа. Том 2

Так или иначе, к 1914 году во многих умах в России замаячила еретическая мысль, что Славянская идея на самом деле мертва. Что вместо вызова Европе, как было задумано еще её родоначальни­ком Погодиным, стала она для России ненужным бременем, обузой, одним сплошным — и опасным — источником международных ос­ложнений. Да и знаменитый предлог для вмешательства на Балка­нах — освобождение православных от «гнусного ислама», — испа­рился. Как писал российский атташе в Черногории полковник Его- рьев, «могущество балканских народов теперь таково, что они могут обойтись без России».²⁹

«Теперь этот процесс дошел до конца, — вторил ему Милю­ков. — Балканские народы освободились сами, без помощи России и даже вопреки её политике... С этих пор с России снята обуза посто­янных забот об интересах славянства в целом. Каждое славянское государство идет теперь своим путем и охраняет свои интересы, как считает нужным. Россия также должна руководствоваться собствен­ными интересами. Воевать из-за славян Россия не должна».³⁰

С точки зрения действительных интересов России, и Милюков и Егорьев были без сомнения правы. В преддверии назревавшей мировой бойни единственный её интерес состоял в том, чтобы ос­таться от неё в стороне. И в первую очередь означало это остере­гаться бурлящего балканского вулкана, каждую минуту чреватого извержением. Короче, будь Г.В. Плеханов прав и поведением стран действительно руководили их интересы, то первое, что должна бы­ла сделать в 1913 году Россия — немедленно разрубить все узлы, связывавшие её с Сербией, раз и навсегда выйти из балканской иг­ры и громогласно объявить об этом своем решении всему свету.

п

П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 304.

Е.Ю. Сергеев и А. А. Улунян. Цит. соч., с. 321.

П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 365.

К сожалению, здравомыслящие Милюков или Егорьев, пленни­ки господствовашего материалистического объяснения истории, совершенно не поняли, что на самом деле происходило с царской

П11ГУ ит^шг идтдошл ·· - ·

. » » а '

7

II

ш

«Медный всадник» Памятник Петру I Скульптор Э.-М. Фальконе

элитой. Не поняли, в частности, что в умах этой элиты Славянская идея, успевшая каким-то образом сложиться к тому времени в «ис­торический завет» России, была несопоставимо сильнее её интере­сов. Как вспоминал впоследствии С.Д. Сазонов, «сочувствие нашего общественного мнения сербским домогательствам стало прояв­ляться с силою, которая внушала мне некоторое опасение относи­тельно возможности удержать в руках правительства руководящее влияние на ход политических событий».[31]

Хуже, однако, что и в самом правительстве «сочувствие сербским домогательствам» было еще сильнее, нежели в общественном мне­нии. Военный министр В.А. Сухомлинов заявлял, например: «Госу­дарь и я верим в армию и знаем, что из войны произойдет толькохорошее для нас».³² Сухомлинов, впрочем, имел репутацию челове­ка хвастливого и неумного и, хотя ссылка на царя звучала достаточ­но зловеще, его фанфаронство едва ли перевесило бы мнение Са-

Памятник Александру III Скульптор Паоло Трубецкой

Торжество 419 Славянской идеи

зонова и тем более председателя Совета министров Коковцева. Очень скоро, бднако, стало ясно, по словам Милюкова, что «в пра­вых рядах уже обнаружились крайние националистические настро­ения [и] часть министров — Рухлов, Кривошеин, Щегловитов, потом Н. Маклаков — их разделяли, и в Совете министров раздавались ре­чи о необходимости „больше верить в русский народ", которого не знает Коковцев».³³

Те же самые, добавлю от себя, речи, что когда-то подвигнули Россию на войну 1877-го. Стой лишь разницей, что на этот раз ника­кого Берлинского конгресса, способного исправить ошибку, не предвиделось. А предвиделась, наоборот, мировая бойня, в кото-

² П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 317. ³³ Там же, с. 367.