Россия и Европа. Том 2

В первые, переходные и неустойчивые годы — после страшного потрясения 14 декабря — Николая, однако, заботили не столько прошлые или грядущие поколения, сколько немедленные гарантии, что на его веку «безумство наших либералов» не повторится. Конечно, у него не было сомнений, что новое большинство российской эли­ты поддержит его, как бы жестоко ни расправился он с декабристами. До­статочным свидетельством такой под­держки служило хотя бы то, что члены Св. Синода, участвовавшие в Вер­ховном суде, единодушно требовали смертной казни для всех декабристов.

Но ведь восстание 1825 года зате­яно было именно либеральным мень­шинством, опиравшимся на мощную петровскую традицию, которая не уш­ла в Сибирь вместе с осужденными, а по-прежнему жила в либеральной молодежи, среди «декабристов без декабря», как Пушкин, Лермонтов, Грибоедов или Вяземский. Прежде всего поэтому требовалось нейтра­лизовать, разоружить, если хотите — как политически, так и идейно, — это либеральное меньшинство. А еще лучше приручить его, поставить на службу самодержавию. Технику политического разоружения «без­умных либералов» Николай отработал еще на допросах декабристов.

Александр Сергеевич Грибоедов

Мы знаем, что некоторые из этих допросов разыграл он как на­стоящие спектакли. Не зря же в конце концов назвал его Тютчев «лице­деем», а Лотман, как мы скоро увидим, «комедиантом». То был своего рода театр одного актера, где император выступил в неожиданной для него — и тем более для подследственных — роли подлинного реформа­тора, нового Петра, готового к преобразованию России. Ровно ника­кой нужды, уверял он их, в мятеже не было. Он сам отлично видел все язвы российской жизни и готов был приступить к их лечению. Именно ошеломляющий успех этого следственного, так сказать, эксперимента и подсказал, по-видимому, Николаю тактику начала его царствования.

«Декабристов без декабря» следовало покорить так же, как поко­рил он своими реформаторскими посулами подследственных. Для того, надо полагать, и устроил царь своего рода всероссийский политический спектакль. На протяжении, по крайней мере, пяти лет — между 1825-м и 1830 годами — Николай пытался создать в обществе имидж, как гово­рят сейчас, деятельного царя-реформатора. С одной стороны, второго Петра, а с другой, Петра либерального, которому кнут, в отличие от его великого пращура, для преобразования России не понадобится — од­но лишь просвещение. И только в этом, либеральном, смысле будет его царствование противоположностью петровскому, своего рода мирной контрреволюцией против насильственной революции Петра.

Ненавистный всем Аракчеев был отправлен в отставку, а опаль­ный еще недавно Сперанский опять приближен к престолу. Пушки­ну было разрешено вернуться в Петербург, а Грибоедов назначен послом в Персию, что тотчас принесло царю неслыханные дивиден­ды. «Грибоедовым куплено тысячи голосов в пользу правительства. Литераторы, молодые, способные чиновники и все умные люди тор­жествуют».¹²⁹ Еще не взошли на эшафот декабристы, а уже издан был высочайший рескрипт на имя министра внутренних дел, пред­писывающий рассматривать ограждение крестьян от насилия поме­щиков как важнейшую задачу правительства. Его Величество, гово­рилось в рескрипте, будет лично наблюдать за тем, чтоб помещики исполняли свой долг «христиан и верноподданных». Впервые пра­вительство реагировало не на отдельные случаи помещичьего про­извола, а на злоупотребление крепостным правом в принципе.

Нейтрализуя «декабристов

бездекабря» И знаете, подейство­вало. Поверило в нового Петра либеральное меньшинство. По крайней мере, на время. Даже такие проницательные люди, как Пушкин или Вяземский, поверили. Разоружились. До такой ^ степени, что помилования декабристов ожидали со дня на день. 30 мар-

Глава третья Метаморфоза Карамзина

¹²⁹ Литературное наследство, М., 1956, т. 6о, кн.1, с. 486.

та 1830 года Пушкин писал Вяземскому: «Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации, контрреволюции революции Пет­ра... Правительство действует или намерено действовать в смысле ев­ропейского просвещения».¹³⁰ И потом в ноябре: «Каков государь? Мо­лодец! Того гляди, что наших каторжников простят—дай Бог ему здоро­вья».¹³¹ «Его я просто полюбил», — признавался Пушкин в «Стансах».

Николай, однако, был достаточно умен, чтобы не понять, что по­литическое разоружение «декабристов без декабря» — дело вре­менное и ненадежное. Достаточно прочитать в дневнике А.В. Ники- тенко запись от 2 декабря 1830 года или реакцию П.А. Вяземского на пушкинское «Клеветникам России>\ чтобы убедиться, как быстро рассеивались чары либерального начала николаевского правления.

Вот что записывал Никитенко: