Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Нет, были, были у Бисмарка основания ровно через месяц после александровской встречи двух монархов упрекать нашего посла в Берлине Сабурова в том, что «само русское правительство подало повод к охлаждению между Германией и Россией»… А костры казачьих разъездов в виду Восточной Пруссии русско-германских отношений не согревали.

* * *

В 1887 году Бисмарк опять пытается добиться европейской гегемонии, замышляя разгромить Францию. Теперь на пути встала Россия Александра III.

Уже в начале его царствования администрация Александра (ибо он хотя и мнил себя самодержцем, но управлял далеко не единолично) активизировала строительство стратегических железных дорог в Польше. Объективно это был, конечно, антигерманский акт, особенно если вспомнить, что Россия отчаянно нуждалась в развитии железных дорог внутри — в центре, а не на периферии государства. О некоторых «железнодорожных» пикантностях эпохи на рубеже царствования Александра III и Николая II у нас еще будет повод сказать пару слов. Но уже в начале 1880-х годов в России некие силы начинают раздувать антигерманизм. И весьма яркой фигурой в этом оказался знаменитый «белый генерал», герой русско-турецкой войны, тридцатидевятилетний генерал от инфантерии Скобелев-младший.

Михаил Дмитриевич Скобелев был, безусловно, выдающимся полководцем и незаурядным русским человеком. Но его политическая роль не украсила скоротечной биографии генерала и доброй службы России не сослужила. Вот типичный пример его образа мыслей: «Нужен лозунг, понятный не только в армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть только провозглашение войны немцам и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярной в обществе».

О том, укрепит ли такая война Россию экономически, будет ли способствовать усилению России, а не ее бесплодному истощению, Скобелев не думал.

Зато в своей роковой, так называемой «парижской речи» 17 февраля 1882 года перед студентами-сербами (за 4 месяца до смерти) генерал обрушился на Германию как на врага России.

Зато он видел другом Францию, хотя добрых старых галлов хлебом не нужно было кормить, если удавалось подсыпать угольков в костер, чтобы сжечь нормальные российско-германские отношения.

История «парижской речи» темна. Своему другу, Василию Ивановичу Немировичу-Данченко, Скобелев говорил: «Я знаю, вы были против моей парижской речи. Но я сказал ее по своему убеждению и не каюсь». А в письме Ивану Сергеевичу Аксакову генерал писал уже иное: «Что сказать вам про приписываемую мне речь сербским студентам. Её я, собcтвенно, не произносил. Пришла ко мне сербская молодежь на квартиру, говорили по душе, не для печати». Но оказалось, однако, что для печати — разговор «по душе» вдруг опубликовала газета «France». To есть, речь и была, и не была, хотя генерал от варианта «France» не отказывался и тому же Аксакову сообщал: «В конце концов, все там сказанное — сущая правда».

Апологетические авторы, пишущие о Скобелеве, никогда не приводят его оценок Тургеневым. А они интересны… 9 июля 1882 года Тургенев написал из Буживаля в письме актрисе Марии Гавриловне Савиной: «Душа моя сегодня особенно опечалена: вчера прибыло известие о смерти Скобелева. Долго не хотелось верить, что наш Ахиллес так рано погиб — и что обманулись те, которые предсказывали ему великую будущность… Несчастлива Россия в своих великих людях. Народ наш, в глазах которого он был самым популярным современным лицом, едва ли поверит в естественность его смерти… Я бы не удивился, если б узнал, что немцы, его лютейшие враги, подверглись у нас избиению хуже еврейского».

Савина относилась к Скобелеву восторженно, и это сказалось на тоне Тургенева. В письме Анненкову он уже намного сдержанней: «А тут еще смерть Скобелева. Я ему, конечно, не сочувствовал, но горько и печально стало мне — как, вероятно, всем русским людям».

Да, живому Скобелеву Тургенев не сочувствовал! 25 февраля — сразу после скобелевской речи — он писал из Парижа постоянному своему адресату Анненкову: «Скобелев оказался таким же безмозглым, как Карл XII, на которого он физически очень похож. А между тем его как будто поддерживают в наших высших сферах — и тем ещё усугубляют царствующий там сумбур. Аминь, аминь, говорю Вам»…

Мы часто представляем себе Тургенева этаким поклонником Франции. Ну как же — Флобер, Мопассан, Гюго, Полина Виардо!.. А он имел одну страсть, которую, правда, не очень-то афишировал — Россию. И его резкая оценка парижского поведения Скобелева лишний раз подтвердила это.

Скобелев провоцировал войну, антагонистичную интересам России, и для Тургенева такое отношение обесценивало все прежние заслуги Михаила Дмитриевича.