Затем Николая вынудили написать берлинскому кузену, что договор необходимо дополнить декларацией о неприменимости его в случае войны Германии с Францией, так как у России есть перед Францией обязательства. Германский император в телеграмме от 29 сентября 1905 года резонно ответил царю, что "обязательства России по отношению к Франции могут иметь значение лишь постольку, поскольку она (Франция) своим поведением заслуживает их выполнения". Не по могло и это.
Вильгельм, когда ему сообщили о явном отказе России от подписи "самодержца всероссийского", был в шоке. Кайзер, правда, и тут еще пытался отговорить Николая от отступления от бьоркского курса, писал ему: "Что подписано, то подписано", но царь органически не был способен на решительные и самостоятельные действия.
Он уступил Витте.
Хотя лишь в 1907 году - в ответ на попытки немцев при знать договор "молчаливо существующим" - Петербург ответил, что договор не только рассматривается как несуществующий, но и никоим образом не может быть возобновлен. В том же 1907 году Россию присоединили к Антанте.
Академик Тарле написал о Витте целую книгу, в которой факт Бьоркского договора представил лишь как неловкую, фантазийную интригу-авантюру Вильгельма. Заканчивая рассказ о конце Бьоркского эпизода, Евгений Викторович с забавным пафосом констатировал: "Вильгельм снова убедился, как и в 1892-1894 годах, что С ВИТТЕ ЕМУ НЕ СПРАВИТЬСЯ. Не императору Вильгельму с Эйленбургом и Бюловым было и браться за эту замысловатую задачу - обмануть графа Витте, когда это никогда не удавалось дружной и коллектив ной умственной работе самых испытанных банкирских синдикатов и концернов, самых закаленных в боях, самых могущественных мировых бирж".
Забавно здесь не только то, что обычно ироничному Тарле напрочь отказало чувство меры, и он изобразил сомнительную намного более, чем незаурядную, личность "портсмутского" графа в виде этакого суперфинансиста, суперстоика и супертитана, единолично побивающего всю мировую биржу.
Еще более забавно, что Тарле не ошибался - хотя и иначе, чем думал. Мировой бирже действительно никогда не удава лось "обмануть графа Витте" по той простой причине, что она им всегда управляла!
Одному из тех, кто был к этому причастен - директору Парижско-Нидерландского банка Нейцлину, - о реноме Витте заботы было мало. И как мы сейчас это увидим, ему не было нужды приглаживать облик российского премьера.
Витте вернулся в Россию, уже охваченную революцией. Маньчжурская страда и Цусимская трагедия русских мужиков во имя дивидендов парижских рантье завершились. Теперь Россия впервые требовала от царизма уплатить по процентам с крови и пота, пролитых под Мукденом, в Цусимском проливе и под Порт-Артуром.
Отсрочить законный платеж буржуазно-помещичья империя уже не могла без "данайских даров" европейских банкиров.
Для определения условий нового займа в Петербург съехались представители банкирских групп Франции, Германии, Англии, Америки и Голландии. Как видим, этот "Интернационал" умел объединяться, невзирая на официальные межгосударственные отношения и без призывов Маркса и Энгельса.
16 октября, то есть через месяц с небольшим после их последней встречи, Витте увиделся с главой французской делегации Нейцлиным.
Нейцлин потом вспоминал, как Витте ТРИЖДЫ, ПОДЧЕРКИВАЯ КАЖДОЕ СЛОВО, повторил: "Скажите Рувье твердо и настоятельно, что ничто не произойдет в отношениях между Францией, Россией и Германией без ведома или за спиной французского правительства". А потом добавил: "ЕСТЬ ЕЩЕ ВЕЩИ, О КОТОРЫХ Я НЕ МОГУ ВАМ ГОВОРИТЬ, но скажите твердо Рувье, что он может положиться на слова, которые я поручаю вам передать".
Обычно так ведут себя не премьер-министры великой державы, а люди зависимые, несамостоятельные. Иными слова ми, люди, очень напоминающие агентов тех или иных сил. В самом деле, почему бы Витте свои слова, адресованные Рувье, передать не по "испорченному телефону" через Нейцлина, а через него же в запечатанном письме? АН нет, выходит, много было между Витте и Рувье (а не между Россией и Францией!) такого, что бумаге не доверяется.
Витте был лжив, лицемерен и склонен к актерству уже в силу обстоятельств своей карьеры с самих ранних ее этапов. И он был связан с банковским капиталом России, что автоматически означало - и с иностранным банковским капиталом, как патроном капитала "российского" (точнее петербургского).
По мере роста влияния Витте росло влияние на Россию этого внешнего капитала. Было, пожалуй, справедливо и об ратное: укреплялся в России иностранный капитал, укреплялся и Витте.
С какой это делалось целью? Ответ можно найти, пожалуй, в письме графа В. Коковцова Николаю II от 19 января 1914 года: "Граф Витте вносит все новые и новые, не возникавшие в Государственной думе предложения, явно рассчитанные на одно - разрушить то, что стоит до сих пор твердо, - наши финансы".