Россия и Германия: вместе или порознь?

Уверенные, загорелые до черноты, атлетически сложенные, с зубами, производившими впечатление выданных в дополнение к форме, русские парни не напоминали молодежь Гитлерюгенда. В них не было утонченности, зато чувствовалось непоколебимое жизнелюбие. Выразительные лица германских юношей были раскованны, крупные же лица русских выражали силу и достоинство.

Гитлер поймал себя на мысли: «Да... Если их столкнуть, то как бы мои волчата не разбились об этих медведей. Интересно — а как бы они смотрелись не в противоборстве, а в дополнении друг друга? Неужели Сталин все-таки прав? Но можно ли этого противоборства избежать?»

Перед Севастополем крейсер ушел мористее, а потом развернулся к берегу, и на них стали надвигаться бухты, срез далеких плоских гор слева и тонкие колонны каких-то античных развалин справа. В этих местах Англия и Франция когда-то обрели победу, но не нашли славы. Слава досталась русским. Гитлер стоял под ветром на палубе, рядом была Ева, а мысль улетала туда — к городу, где славой владели лишь русские. Бухта распахивалась широко. Но приближаясь, она сужалась, и Гитлеру показалось, что это и есть путь в Россию. Войти легко, выйти — непросто. И славы на этом пути много, да вся она — у русских.

Вот сбегающие к морю марши белой лестницы и над ней — сдвоенная колоннада дорического ордера. А дальше, прямо в воде, стоит необычного вида памятник, и бритый наголо русский адмирал поясняет, что это — памятник затопленным кораблям. Но почему затопленным? Памятники ставят победителям, оглашающим свои и чужие берега грохотом победных салютов! Фюрер не выдерживает и говорит об этом адмиралу. И тот вдруг хитро улыбается и отвечает:

— В Севастополе, господин рейхсканцлер, есть еще один любимый русскими моряками памятник — капитан-лейтенанту Казарскому, командиру брига «Меркурий». Этот бриг отбился от превосходящего врага, а потом спасся бегством. На памятнике написано: «Потомству в пример»...

Октябрьский на мгновение задумался, а потом убежденно сказал:

— Иногда важнее не победить, а не сдаться...

И его маловыразительное скуластое лицо в один миг становится скульптурным.

Стоявший рядом Тевосян задумчиво, как бы про себя, произнес:

— Наш Аносов считал, что стальная пушка могла бы спасти Севастополь. Но в николаевской России, при Нессельроде и Канкрине, к нему не прислушались... Зато уроки Крымской войны учел ваш Крупп.

— Да, — согласился Гитлер. — И благодаря стальной пушке Круппа мы победили французов под Седаном...

Намек был прозрачным: вас французы здесь побили, а мы побили французов. Тевосян возражать не стал и даже подтвердил:

— В отличие от нас под Севастополем. Потом прибавил:

— А царскому правительству пришлось покупать пушки у Круппа.

— Вот как? — удивился фюрер. — Это интересная деталь. Но вы говорите, адмирал, — Нессельроде, Канкрин... Это что — немцы?

— Немцы...

— Вам не кажется немного странным, что ваши, — Гитлер выделил это «ваши», — немцы России повредили, а наш Крупп ей помог?

Тевосян улыбнулся:

— Да, господин рейхсканцлер, русские немцы не всегда были полезны России. Была великая Екатерина, был и ничтожный Нессельроде... Я много думал над этим и твердо знаю одно — исторические судьбы Германии и России переплетены давно. Вопрос в том, как завязывать и развязывать эти узлы... И, помолчав, прибавил:

— А делать хорошие стальные пушки мы все же потом научились и сами ... Да и броню тоже...

На обратном пути время пролетело незаметно, потому что наполовину его провели за обедом в кают-компании, в конце которого адмирал Октябрьский преподнес приятный сюрприз.

— По поручению товарища Сталина разрешите преподнести вам в дар на память о нашем походе и Черном море этот морской пейзаж художника Айвазовского и офицерский кортик. А фройляйн просим принять вот этот скромный подарок.

Адмирал взял из рук затянутого в белое лейтенанта белоснежный комплект русской матросской формы с золотыми нашивками на маленьких квадратных погончиках, нарядной бескозыркой и широким кожаным ремнем с горящей золотом бляхой, украшенной якорем. Ева растерялась, но быстро справилась с волнением и вопросительно посмотрела на фюрера. Тот снисходительно кивнул и ответил за Еву:

— Не хотите ли вы, герр адмирал, намекнуть этим на то, что отныне я буду находиться в плену у русских моряков даже в стенах собственного дома?

— Нет, герр рейхсканцлер, скорее это означает, что русские моряки всегда готовы быть рядом с вами!

О-о! С этими русскими надо было держать ухо востро! Адмиралы Сталина были точны и остроумны даже в таких деталях. А за быстротой ответа угадывалась все та же сталинская воля. И все-таки игры за этим не чувствовалось. Это был очередной жест, демонстрация доброй воли... Пустяковая иллюстрация к серьезным разговорам, о которых надо было думать, но не сейчас. Сейчас хотелось воспринимать лишь внешнюю, видимую сторону вещей, а анализ отложить на потом.