Россия и Германия: вместе или порознь?

Помялся и все же прибавил:

— Только красивее...

Когда полковник Голованов назавтра предстал перед Гитлером, тот понял, почему верный Ганс замялся... Первой же мыслью было: «Вот бы кому быть личным пилотом фюрера германского народа»...

Мужественным, вырубленным лицом Голованов действительно напоминал молодого Геринга, но в нем не было ничего от гордого и хищного аса-тевтона. Он являл собой чистый нордический тип древнего викинга, нибелунга. От него веяло Вагнером. Баур был, конечно, виртуозом, но невозможно было сравнивать его — невысокого, мешковатого, полноватого — и этого статного северного красавца гвардейского роста и стати. Невольно вырвалось:

— Вы откуда родом, полковник?

— Из Горького... Это старинный город на Волге... Раньше назывался Нижним Новгородом.

— А по национальности?

— Природный русак, волгарь... Как Чкалов...

Имя Чкалова для Гитлера имело особое значение. Он знал, что этот русский, прославившийся беспосадочным перелетом в Америку через Северный полюс, был любимцем Сталина. Потом он попал в тяжелую аварию, был при смерти, но выжил, и Сталин неожиданно для всех сделал его своим наркомом внутренних дел. В рейхе это был пост Гиммлера, и тот уже рассказывал фюреру о своем русском коллеге. Причем — без обычного бесстрастия. Генрих считал, что Чкалов — это серьезная проблема. Тем более, что Чкалов был почему-то заочно симпатичен Герингу — возможно, тут сказывался интерес летчика к летчику. В прошлый приезд Гитлера Чкалова в Москве не было, а на этот раз Гитлер видел Чкалова мельком и счел возможным поинтересоваться:

— Вы хорошо знаете Чкалова?

— Нет, не очень... Но не раз видел, как он летает.

— И как же он летает?

— Умно и бесстрашно...

Тридцатисемилетний Голованов, шеф-пилот Гражданского воздушного флота, воевал на Халхин-Голе, летал на финском фронте. Он носил на груди значок за налет миллиона километров и выполнял особо важные полеты. Самолет же пилотировал, как и Баур — то есть совершенно незаметно для пассажиров. С Гитлером летел Гофман. Не взять фотографа в такую важнейшую поездку он не мог. И вот давний знакомый и фюрера, и Евы, сидел неподалеку и время от времени щелкал фотоаппаратом, когда в иллюминаторах самолета возникали живописные пейзажи. Самолет летел низко, всего на километровой высоте, и иногда специально снижался пониже.

Русские в штатском, но со знакомой подтянутостью офицеров безопасности, поглядывали на личного фотографа фюрера искоса, однако снимать не мешали. Очевидно, маршрут был проложен так, что Канарису от занятий Гофмана ничего перепасть не могло.

Посадка была одна — в Харькове, над которым Голованов по просьбе фюрера сделал пару широких кругов. Но и тут — по тому, как без колебаний, немедленно, Голованов выполнил его просьбу — было ясно, что возможность ее тоже заранее предусматривалась. И за такой осторожной предусмотрительностью, соединенной с предупредительной любезностью, чувствовался стиль Сталина.

Летний Харьков даже с воздуха выглядел живописно и ярко — особенно его центр с золотыми куполами сохранившихся старинных церквей и еще одним собором, Благовещенским, — пестрым, выстроенным в псевдо-византийском стиле. Это рассказал фюреру нарком Тевосян.

Он долго работал в Германии и по-немецки говорил хорошо. Тевосян был знаком с Круппом и позабавил фюрера рассказами о том, как его, Тевосяна, получившего у Круппа за темные волосы прозвище «Шварц Иван», уговаривали остаться на крупповских заводах и даже сватали роскошную блондинку. Гитлер откровенно смеялся над попытками Круппа задействовать в отношениях с русскими большевиками «фрау-фактор», а Тевосяну язвительно заметил:

— А вы уже были тогда женаты?

— Тогда — еще нет...

— А слово «партия» по-русски какого рода?

— Женского...

— Ну, так и поцеловали бы свою блондинку. В Германии это не запрещено. А потом спокойно бы уехали. Или боялись, что это будет изменой партии?

Тевосян комично встопорщил черные усики и шутливо признался:

— Нет, боялся, что сам не замечу, как утону в белокурых волнах...

После Харькова Гитлер засмеялся еще раз... Русские стюардессы — обе с соломенными коронами тяжелых волос, с бюстами валькирий и забавным немецким акцентом — вдруг начали очень слегка, но настойчиво интересоваться Гофманом и его фотоаппаратом. Им явно хотелось получить фото на память, а Гофману, давно разменявшему шестой десяток, не хотелось упустить возможность легкого флирта. Они были увлечены какими-то взаимными переговорами, а фюрер ухмылялся и поглядывал на Гофмана, тающего перед славянками. Вдруг Тевосян наклонился к Гитлеру, кивнул головой в иллюминатор и почему-то вполголоса произнес:

— Герр канцлер, очевидно, вам будет интересно увидеть хотя бы сверху плотину Днепрогэса...