Россия и ислам. Том 1

104 Крачковский привлекает внимание и к столь интересной фигуре, как пробывший сорок дней «во граде Египте» (1493 г.) казначей великого князя Михаил Григорьев – «один из образованнейших людей Московской Руси». Уже то обстоятельство, что иногда он величается Михаил Гиреев, «дает возможность предполагать его татарское происхождение». Крачковский далее присоединяется к гипотезе Шахматова, согласно которой Григорьева следует идентифицировать с лицом, носившим имя Мисюрь Мунехин. Может быть, в прозвище Мисюрь отразилось арабское название Египта – «Миср», оставившее в старорусском языке известное прозвище «мисюрка». Описание впечатлений Григорьева о Египте Крачковский считает «не очень богатым; но все же интересно, что «салтанский» дворец в Каире он сравнивает с Кремлем; запас арабских слов, которые он поминает, по обыкновению скуден» (Крачковский ИЮ. Очерки… С. 18–19). Сомнения по поводу версий, связанных именно с таким толкованием слова «мисюрь», см.: Зимин А.А. Россия на пороге нового времени. С. 141.

105 Несмотря на то что интерес к описаниям Царьграда и Палестины (а также и Западной Европы) был «так велик, что описания путешествий не только многократно копировались, но из них составлялись целые географические сборники», куда включали и знаменитое «Хожение» игумена Даниила, современника первого крестового похода, и позднейшие путешествия XIV–XV вв. – как в выдержках, так и целиком. Купцы, ездившие на Восток, и паломники были обеспечены подробными описаниями путей, расстояний, достопримечательностей. Одно описание дополняло другое (Рыбаков Б.А. Просвещение // Очерки русской культуры XIII–XV веков. Ч. 2. М., Изд-во Моск. ун-та, 1970. С. 197). О том, как русские интенсивно осваивали и другие восточные маршруты и как внимательно они следили за событиями и в Поволжье и в Османской империи (султана которой, кстати говоря, почетно именовали «царем», как и его византийских предшественников, – тогда как император Священной Римской империи всегда оставался «кесарем»), см. подробно: Тихомиров М.Н. Пути из России в Византию в XIV–XV вв. – византийские очерки. М., Изд-во АН СССР, 1961. С. 3–33.

106 Было бы интересно проследить – и на русском и на западноевропейских средневековых и ренессансных материалах – изменение представлений об исламе как носителе Зла. Если воспользоваться – употребленными, конечно, в ином контексте – известными образами Н. Винера (см. его: «Кибернетика и общество». Пер. с англ., М., 1958. С. 47–48), то можно сказать, что вначале ислам уподоблялся дьяволу манихейцев, существу рафинированной злобы, стремящемуся запутать нас, тогда как потом он скорее стал напоминать дьявола августинцев, который не представляет сам по себе автономной силы, а лишь показывает «меру нашей слабости».

107 Ее же политическое развитие носило, особенно с XVI в., сильно противоречивый характер: одна линия вела к сословно-представительной монархии общеевропейского типа, вторая – к абсолютизму с отчетливыми чертами восточной деспотии (см. подробно: Черепнин Л.B. К вопросу о складывании сословно-представительной монархии в России (XVI в.) // История СССР. 1974, № 5. С. 51–70). Во всяком случае, Д.Флетчер, английский посол в России конца XVI в., имел серьезные основания говорить о близости правления в этой стране с турецкой деспотией (см.: Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1911. С. 41). Этот круг вопросов обстоятельно освещен в книге: Шмидт С.О. Становление российского самодержавства. Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., «Мысль», 1973.