Язвительно отзывается Агрономов и о тех, кто – пусть и без злого умысла – считает «мухаммеданство если не либеральным, то все-таки безвредным учением, и потому, извращая действительность, стараются обществу и правительству внушить живое расположение к мухаммеданству и несочувствие к соответственным этому гибельному лжеучению противодействиям (т. е. к широкомасштабной и энергичной миссионерской практической и теоретической деятельности. – М.Б.)».
Но и всего этого Агрономову мало: он не только публикует в качестве самостоятельного – и довольно обширного – раздела своего труда множество ярко-мусульманофобских цитат из книги Пальгрэва, но и в изобилии снабжает их как собственными комментариями и дополнениями, так и резкими выпадами в адрес ислама других русских и церковных и светских авторов.
Из числа их наиболее интересными кажутся уже не раз упоминавшиеся мною востоковеды И. Березин и В. Васильев и виднейший славянофил А. Хомяков.
«Природа человека, – пишет Березин, – где бы он ни был поставлен, всегда представляет много хорошего, много нравственного, так что и самые дикари, чуждые малейшего религиозного развития, в моральном отношении руководимые природным внушением, поступают по правилам морали, хотя и ограниченной. Посему мы не видим никакой особенной заслуги в нравственных уставах Алькорана, хороших, но в то же время имеющих фальшивое основание и потому нечеловеческих; если и в поступках дикаря проявляются похвальные нравственные побуждения, то как же не быть им и в религии, имеющей притязания на систему, на руководство всему человечеству и во всем? Чем же в моральном отношении ниже ислама восточно-азиатские вероучения? Уж, конечно, всякий, знакомый с ними, скажет, что они далеко выше. За удивлением, которым проникнуты к нравственности ислама защитники его, они не видят ни исключительной односторонности мусульманской морали, ни многих существенных недостатков ее. Точку отправления в мусульманском учении о морали составляет разделение всего человечества на две категории: на мусульман, привилегированных людей, и на немусульман, обреченных истреблению (sic!)… общая идея морали налагает на мусульман исполнение разных добродетелей только по отношению к мусульманину же; в отношении к немусульманам последователи ислама обязываются ненавистью и отречением, а что касается до немусульман, то о них Алькоран и не заботится, потому что они все же пойдут в огонь вечный. Такова жестокая исключительность ислама»122
. На Березина же Агрономов ссылается и для того, чтобы доказать, будто «…Мухаммед попрал идею семейства…»123.Попутно отмечу такую, на первый взгляд кажущуюся курьезной, деталь.
Казалось, русская публицистика должна была бы радоваться тому, что в Индии вспыхивают восстания против колониального владычества вековечных соперников России в Азии – англичан. Так она, эта публицистика, часто и делала – за исключением, пожалуй, миссионерской ее ветви, которую тревожил призрак воинствующего, ополчающегося против «неверных» – христиан, ислама, где бы он ни появлялся, ибо миссионеры и ряд светских авторов124
отлично сознавали, что аналогичные процессы легко могут перекинуться и в Россию.Поэтому-то Агрономов именует Саид Ахмада «смелым фанатиком из разбойничьей шайки»125
и напоминает читателю, что «бесчеловечная фанатичная война мухаммедан126 против немусульман занимает много страниц в истории и нашего православного отечества. В подтверждение этого, – не говоря уже о частых кровопролитных мятежах мусульман во имяИ тут же Агрономов вновь цитирует Васильева: