Россия и ислам. Том 2

Видя все же в православии главенствующую причину того, что, дескать, «ни одно государство в мире не имело и не имеет таких счастливых и надежных отношений к своим инородцам, как Россия», Коялович подчеркивает, что лишь она, «наша народная православная вера проповедует начала истинного братства, равенства всех перед Богом…»¹³, принципы «истинного христианского братства к людям и в особенности к меньшим людям»¹⁴, т. е. и к тем же «инородцам», если только они откажутся от навязываемых им их нехристианскими вероисповеданиями антитолерантных установок.

И Коялович, и ему подобные барды русского великодержавия имели тут в виду не только иудаизм¹⁵, но и прежде всего ислам.

Размахивая жупелом «мусульманского религиозного фанатизма», «антирусского панисламизма» и т. п., царская колониальная администрация проводила в завоеванных ею мусульманских землях политику «разделяй и властвуй!» в среде даже одного и того же мусульманского этноса (например, туркмен, часть которых помогала России завоевывать других туркмен¹⁶), но она же избирала гибкий курс в отношении к местным религиозным традициям и институтам¹⁷.

Так, в той же Туркмении было введено так называемое «военно-народное управление», которое «оставило нетронутым правовые нормы туркмен во всей их первобытности, прибавив к ним нормы самодержавной России»¹⁸.

Более того.

Вскоре же после занятия Ашхабада (1882 г.) был создан «народный окружной суд» в Ахал-Текинском округе (создан, впрочем, командующим войсками «собственною властию»). Суд состоял из аульных судей в количестве четырех членов при участии ашхабадского казия «для указаний правил шариата». Председателем суда являлся сам начальник области. В тот же период были учреждены волостные суды в уезде. По установленным начальником Ахал-Текинского уезда временным правилам для аульных судей аульный суд должен был решать дела «по своему народному адату, но наказания определять не по адату», т. е. приговаривать к денежным штрафам и арестам¹⁹.

Не стоит при этом забывать, что русские власти, в общем-то не опасаясь в Туркмении, например, подобия шамилевского восстания на Кавказе²⁰, пошли на нарушение обычаев о калыме в пользу женщин²¹, отменили рабство в Средней Азии и пытались шаг за шагом трансформировать ее в соответствии с собственными (хотя далеко не всегда однозначно понимаемыми) целями²².

Вновь покажем это на примере туркменских земель.

В их завоевании и управлении немаловажную роль сыграл русский офицер (впоследствии – генерал, снискавший себе известность как воинскими подвигами, так и казнокрадством) – мусульманин Максуд Алиханов²³ (более известный затем как Алиханов-Аварский). В своей книге «Присоединение Мерва к России» (1884 г.) он приводит условия²⁴, которые навязали царские войска при вступлении Мерва в «русское подданство». Пункт 2-й содержал обещание, что «мусульманское вероисповедание туркмен остается неприкосновенным». При этом шло широковещательное заявление о том, что вообще «миллионы мусульман», царских подданных, «никогда не были стесняемы в свободном отправлении своей веры…». Пункт 4-й предусматривал назначение в Мерв русского офицера «для общего управления народом» (ханы сохраняли свою власть, за что им назначалось «приличное содержание»).

Интересны пункты 5-й и 8-й, гласившие о сохранении суда «по вере и обычаям народным» (т. е. по шариату и адату – правда, под руководством начальника Мервского округа), и о том, что туркмены получают равные права с остальными русскими подданными. Но, как отмечает М.Н. Тихомиров²⁵, «эти привилегии мервских туркменских туркмен обставлены такими условиями, которые делали их иллюзорными». Так, должность ханов из выборной превратилась в назначаемую с оговоркой: «…никто не будет назначен вновь ханом, иначе, как по представлению начальника области». В руки начальника Мервского округа, таким образом, фактически передавалась вся власть над Мервом²⁶. Даже обещание судить «по вере и обычаям народным» фактически подверглось ущемлению: ряд судебных дел подлежал ведению царских судов. Но Тихомиров упускает здесь из виду, что во многих отношениях этот шаг имел и сугубо позитивное значение, ибо нес с собой юридические установления куда более гуманные, нежели множество шариатских и адатских²⁷ (хотя сам же признает, что «запрещение аламанства (угон скота и прочие откровенно разбойничьи деяния) и работорговли на практике… было, пожалуй, самой светлой стороной деятельности царской администрации в Туркмении»²⁸.