Россия и ислам. Том 2

«В постановлениях о гражданской жизни мусульман проявляются черты столь многих и столь резко между собой отличительных принципов, что для точного уразумения этой жизни необходимо изучение всех постановлений мусульманского права, – как гражданского, так и духовного, канонического. Таким образом, с одной стороны, – равноправность всякого мусульманина указывает на действие вполне демократического принципа, служащего основанием устройству всего мусульманского общества; с другой же стороны, – подчиненное положение и зависимость женщин от власти мужа, неотделенных детей от власти отца, невольников от власти хозяина, – свидетельствуют о действии принципа деспотизма в семейном быту, доведенного практикою в некоторых случаях, до крайних его пределов. За сим основное постановление ислама о том, что вся земля мусульманская есть общее достояние всех мусульман, – равно как и установления, бейт-ульмола, общественной казны мусульман, – служит доказательством существующего, по вещественному праву, принципа коммунизма, и, наконец, такое же основное положение ислама, по которому все постановления о гражданской жизни истекают из одного общего, единственного источника, из Корана, книги откровения, по которому вмешательство духовной власти во все распоряжения и действия по гражданской жизни установилось как неминуемое, естественное последствие, – повлекло за собою укрепление понятия о преобладающем в мусульманском государственном и общественном управлении действий элемента теократического принципа»¹³⁹.

Манифестациями «демократического принципа» Торнау считает то, что «по словам пророка Ислама, личная свобода всякого мусульманина основана на повелении Божием»: принципа деспотизма – господство мужчин над женами и зависимости детей от родителей; принципа коммунизма – объявление всей земли «достоянием Божьим»; теократического принципа – наличие «обширного простора (для) вмешательства духовной власти в дела частных лиц», – ибо вообще ислам (тут Торнау ссылается на работу Дюло «Мусульманское право» (Dulau, «Droit musulman» с. 11), как и иудаизм, – «теократическая законодательная система» («legislation theocratique»).

Зафиксировав гетерогенность формальной структуры, инвариантных и ситуационных детерминантов и норм мусульманского законодательства, видовое разнообразие культурных механизмов его регуляции и адаптации, истоки, параллели и расхождения тех или иных его вариаций и т. д. и т. п. – Торнау, однако, не ограничился этими столь очевидными для каждого тогдашнего специалиста сюжетами. Он счел необходимым сделать весьма любопытный историко-методологический экскурс в поднятую им проблематику, сконцентрировав внимание на онтологическом статусе личности, регуляторах ее социальной и даже в определенной мере когнитивной – активности в том интеллектуально-моральном континууме, который именуется «общим духом Ислама».

И тут-то Торнау начинает всячески славословить социальные и моральные новации Мухаммеда:

«Начала, действовавшие в семейном быту во времена Могаммеда у других народов, не подходили под главную мысль пророка Ислама об установлении самостоятельного значения личности каждого свободного мусульманина, о равноправности всякого, какого бы звания и сословия он ни был… у римлян основанием семейного быта служила власть pater familias; у германцев – покровительство, опекунство, представительство главы семейства, у славян – родовое начало и связи кровного родства. Во всех сих видах семейного быта индивидуальность терялась в общих, нераздельных интересах семейства и рода. Между мусульманами действует противоположный принцип: интересы личности ставятся выше интересов рода»^ш.

Торнау приводит достаточно обширный и убедительный фактический материал, для того чтобы – вопреки прочно укрепившимся в европейском массовом сознании стереотипам – доказать «постоянное стремление Могаммеда к улучшению положения женщин и невольников»¹⁴¹. И потому Торнау – многократно, что «равноправность всех мусульман есть основное начало устройства мусульманского общества»¹⁴², – решительно выступает против мнения немецкого ученого Riehl о «господствующем вообще на Востоке преобладании семейного принципа, угнетающего, уничтожающего свободу каждой частной личности»¹⁴³.

Представляющему зарождающуюся академическую исламистику Торнау имманентен способ рационального видения не просто бытия вообще, но еще и «мусульманского бытия» как некой структурно-упорядоченной и логической целостности. Именно поэтому, в частности, ему чужда обладающая мощным уничтожительным потенциалом по отношению к исламскому религиозному институту позиция и миссионерских и светско-антиклерикальных авторов. Более того: Торнау готов даже увидеть некоторые позитивные аспекты и в пресловутом «восточном деспотизме».