Россия и ислам. Том 2

167 По словам П.И. Пестеля, «каждый имеет век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовался революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противоположностей» (Цит. по: Лебедев А. Чаадаев. М., 1965. С. 9. Курсив мой. – М.Б.). Власти, конечно, увидели во всем этом следствие влияния Запада. «Надо сказать, – метко замечает А. Лебедев, – что вообще официально-самодержав-ная теория, согласно которой всякая «крамола» проникает на «святую Русь» с этого самого «гнилого Запада», – теория, с точки зрения даже психологической, совершенно троглодитская. Она шла от древнего-предревнего поверья: «человека сглазили». Она основывалась в старые времена на представлении о мысли как о заразе: достаточно, мол, здоровому человеку соприкоснуться с больными – дело сделано: болезнь передалась; нельзя «заразиться здоровьем»; заразиться можно только недугом. В то же время эта теория отражала в чаадаевские времена и вполне полицейский взгляд блюстителей николаевской государственности на распространение идей, как на всякую контрабанду: закройте границу, и крамола прекратится» (Лебедев А. Чаадаев. С. 158).

168 Сочинения и письма П.Я. Чаадаева / Под ред. М. Гершензона. T. II. М., 1914. С. 169.

169 Чаадаев, по словам Герцена, «сказал России, что прошлое ее было бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого у нее нет» (Цит. по: Лебедев А. Чаадаев. С. 17). Между тем, по мнению всемогущего шефа николаевской жандармерии, графа Бенкендорфа, «прошедшее России было удивительно, ее настоящее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение…» (цит.: Там же. С. 35).

170 Осип Мандельштам написал о нем: «След, оставленный Чаадаевым в сознании русского общества, такой глубокий и неизгладимый, что невольно возникает вопрос: уж не алмазом ли проведен он по стеклу?» (Цит.: Там же. С. 204).

171 Там же. С. 116–117.

172 Пушкин смотрел на многое по-иному. «Нет сомнения, – писал он Чаадаеву, – что Схизма (разделение церквей) отъединила нас от остальной Европы, и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясли, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и отавить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчей во языцах? Евангелие разве от этого менее изумительно?» В статье «О ничтожестве литературы русской» (1834 г.) Пушкин вначале как бы солидаризуется с Чаадаевым: «Долго Россия оставалась чуждою Европе. Приняв свет христианства от Византии, она не участвовала ни в политических переворотах, ни в умственной деятельности римско-католического мира. Великая эпоха Возрождения не имела на нее никакого влияния; рыцарство не одушевило предков наших чистыми восторгами, и благодетельное потрясение, произведенное крестовыми походами, не отозвалось в краях оцепеневшего севера…» Но, продолжает Пушкин, «России определено было высокое предназначение… Ее необозримые просторы поглотили силу монголов (а в их нашествии он видит не только печальное, но и «великое зрелище». – М.Б.) и остановили их нашествие на самом краю Европы…». Акцентируя неправомочность тенденции к отожествлению России и Византии, Пушкин, говоря о последующих периодах руссой истории, особо выделяет тех монархов, благодаря которым Россия встала «на пороге Европы» (Екатерина II) и «европейское просвещение причалило к берегам… Невы» (Петр Великий).

173 Там же. С. 117–119.

174 «В христианском мире все необходимое должно способствовать – и действительно способствует – установлению совершенного строя на земле… Однако… разве немыслима иная цивилизация, кроме европейской? Без сомнения, мы христиане; но не христиане ли и абиссинцы? Конечно, возможна и образованность, отличная от европейской; разве Япония не образована?.. Но неужели… тот порядок вещей… который является конечным предназначением человечества, может быть осуществлен абиссинским христианством и японской культурой?» (Там же. С. 119–120).

175 Там же. С. 120.

176 См. подробно: Там же. С. 125, 134.

177 Там же. С. 120.

178 Там же. С. 121.