Россия и ислам. Том 2

72 Так полагали и церковные авторы. В 1845 г. вышла статья «О мирном распространении христианства в России» (Прибавление к «Творениям Святых Отцов», в русском переводе. Кн. 3). С умилением описывая ведущуюся под мудрым патронажем царей миссионерскую деятельность русской православной церкви (которая «даже насилию и неистовству иноверцев» противопоставила одно лишь оружие – «слово Божие»), автор придает первостепенное значение славянскому переводу священных книг: «Он предохранил нас от исламизма… привязал к вере православной и дал народу русскому самое святое, религиозное направление… вспомним самое свойство религии Maгометовой, которая, до крайности льстя чувственности человеческой, легко могла прельстить наших предков-язычников, как показал было опыт над самим Владимиром, еще избиравшим веру, – вспомним весь фанатизм последователей лжепророка в распространении его учения, и особенно то, что такими распространителями могли явиться в России из Волжской Болгарии природные славяне; и мы поймем, какая великая опасность угрожала тогда предкам нашим, а через них и всему их потомству. Но, благодарение Господу, совершившему о нас благое! В это самое время совершался, и почти уже совершен был перевод священных книг св. Кириллом и Мефодием; славяне отправляли уже богослужение на своем языке. Радостная весть о сем… достигла и России. К нам начали вскоре… приходить благовестники Христовы с понятною для нас речью и, конечно, приносить с собою славянские книги. Против таких средств внешних, кроме внутренней силы самого христианства, трудно уже было действовать исламизму, и вера Христова действительно восторжествовала над ним…»

73 См.: Там же. С. 62, 63. (Курсив мой. – М.Б.)

74 Там же. С. 63. (Курсив мой. – М.Б.)

75 См.: Там же. С. 62, 63.

76 Там же. С. 66.

77 Там же. С. 72.

78 И потому не вполне точно звучат утверждения польского исследователя (Walicki Andrzej. W kręgu konserwatywnej utopii. Struktura i przemiany rosyiskiego slowianofilstwa. Warszawa, 1964) о том, что западническая философия была философией сознательного действия, а славянофилы действительную творческую силу видели в иррациональной исторической стихийности. Славянофильство (особенно в его позитивистской обработке – Данилевский, Страхов) – это тоже Действие, это тоже апелляция к Историческому Закону, а значит, примат в ходе толкования Истории рациональных принципов и методов.

79 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. С. 12.

80 Несомненно поэтому, что Данилевский пытается осуществить переход от формально-структурных категорий к таким содержательным смысловым категориям, как «интеграция», «завершенность», «целостность». И хотя сами по себе они вполне могут предполагать иерархическую организацию, однако не увековечивают ни ее конкретно-временную структуру, ни, наконец, ее же перманентную обязательность. Согласно методологии Данилевского, и Запад и Восток должны рассматриваться в единстве, но такое единство не есть ни тождество, ни разрыв. Надо, следовательно, вычленить комплекс таких признаков, которые свидетельствовали бы если не о противопоставлении Запада и Востока, то о существенных – но отнюдь не вечных – различиях между ними. И поскольку в связи с этим ведущими признаками единого, по сути дела, человечества становятся не формальные показатели связности, поскольку вышеназванные категории «интеграция», «завершенность», «целостность» суть одновременно психологические, коммуникативные явления. Для всех разновидностей Homo Sapiens доминирует явная и внутренняя форма. Именно на ней базируется истинная связность, целостность человечества, тогда как внешние признаки – лишь частичная ее экспликация на поверхностном уровне.