Россия и ислам. Том 3

87 Напротив, он за то, чтобы «исторические результаты, добытые филологами-специалистами, время от времени проверялись историками с другой, более широкой, точки зрения», – притом не только историками востоковедческого профиля. Ведь, признает Розен, «достоинство и значение некоторых арабских историков были гораздо лучше освещены историками, не знавшими по-арабски, чем арабистами» (Розен В.Р. Рецензия на книгу: Цагарели А.А. Сведения о памятниках грузинской словесности//ЗВО. T. I. С. 148.

88 Вообще же, на мой взгляд, исламистика всегда живет на грани между собственно исламистикой и не-исламистикой – той сферой, в которой протекает действие субъекта исламской истории, т. е., скажем, политической и социокультурной историей, лингвистикой, поэтикой и т. д. Исламистика дополняет себя – оказывается завершенной – лишь тогда, когда выходит за свои пределы, в некую предметную область своего отрицания (как исламистики, которую пытаются фактически растворить, – даже соглашаясь с тем, чтобы оставить за ней это название, – в сонме других наук, оттесняющих на задний план ее предназначение «науки об исламе и только об исламе как одной из мировых религий») и обратно. Исламистика как наука вынуждена поэтому и по сей день определять свой предмет на границах других наук. Это и беда ее и несомненное преимущество – благо вообще каждый феномен культуры может быть глубинно понят лишь «на границе», при переходе его в «другое» (см. подробно: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 25).

89 Якубовский А.Ю. Розен как историк // Памяти академика В.Р. Розена. С. 37.

9 °Cм. подробно: Марр Н.Я. Барон В.Р. Розен и христианский Восток//ЗВО. T. XVIII.

91 Якубовский А.Ю. Розен как историк. С. 37.

92 Курсив мой. – М.Б.

93 Розен В.Р. Рецензия на «Alberuni’s India». С. 153.

94 Там же. С. 153–154.

95 Цит. по: Памяти академика В.Р. Розена. С. 59.

96 Там же. С. 86.

97 Там же. С. 87.

98 Там же. С. 100, 101, 111.

99 Этим негативным восприятиям противоречит тот факт, что Розен полностью согласен с той восторженностью, с которой описал древнеарабскую поэзию известный русский востоковед О. Сенковский (см.: Сенковский О. Собр. соч. T. VII. СПб., 1859. С. 165–201), – как поэзию, изумляющую «своей силой, своей неожиданною оригинальностью, новостью и красотой» (Памяти академика В.Р. Розена. С. 92).

100 Там же. С. 76.

101 Там же. С. 77.

102 Там же. С. 78.

103 В общей форме этот вопрос рассмотрен в статье: Смирнов С.Н. Элементы философского содержания понятия «система» как ступени развития познания и общественной практики // Системный анализ и научное знание. М., 1977. С. 71 и след.

104 Но само по себе введение в историю мусульманского мира представления о глубококорневом расовом антагонизме – даже если оно и оказалось во многом иррациональным и иллюзорным – было шагом необходимым и в гносеологическом и в методологическом планах, ибо спасало бытие этого мира от энтропии. Везде оба конфронтирующих начала существуют, вечно оспаривая друг друга, просвечивая друг друга, даже неожиданно меняясь местами, превращаясь друг в друга, доходя до предельного состояния, определяя друг друга, внедряясь друг в друга и взаимно переплетаясь, совместно обусловливая и однонаправленные процессы. Был, следовательно, указан – даже, повторяю, если этот ориентир оказался в значительной мере ложным – источник движения и трансформаций. Иное дело, что философское фундирование этой идеи свершилось в духе «истинно западного» мышления с характерной для него строгой альтернативностью между двумя полярностями, их необратимостью и единичностью каждой из них. А между тем об интересующих нас началах – да и не только о них – можно говорить как о взаимопроникающих и о бесконечном процессе их взаимной дихотомии. Они находятся в двух основных видах циклической взаимосвязи – порождения и преодоления, причем оба вида связи довольно строго координируются между собой. Таким образом, можно уподобить «семитское» и «арабское» начала не двум отдельным лентам, а одной перекрученной – той, что получается вследствие разрезания замкнутой и однонаправленной поверхности листа Мёбиуса. Примем, наконец, во внимание, что, с другой стороны, и «семитское» и «арабское» начала в совокупности своей противопоставлялись западными исламоведами тюркскому (=«агрессивно-примитивно-номадскому», деструктивному по отношению к созданным и арийцами и семитами комплексу высших культурных ценностей) субстрату. Этим западная наука строила своеобразную пространственную систему, в основе которой лежало противопоставление семитско-арабских ареалов сфере, воплощенной тюрками, сфере враждебной и культурно не освоенной. Такая оппозиция есть реализация элементарного противопоставления «своего» (или «почти своего») и «чужого», а в неявной форме – также «упорядоченного» и «неупорядоченного», города и пустыни, центра и периферии, «близкого» и «далекого».