Россия и ислам. Том 3

126 Цит. по: Умняков И.И. Аннотированная библиография трудов академика В.В. Бартольда. С. 55. (Курсив мой. – М.Б.) И эти слова – отражение типично-позитивистской эпистемологии. Исходя из того, что «одинаковые причины в человеческих деяниях постоянно ведут к одинаковым последствиям» (Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии. СПб., 1906. Т. 2. С. 507) Бокль – оказавший громадное влияние на русскую культурную элиту – считал, что для обнаружения действия исторической закономерности исследователю необходимо иметь перед собой полную картину человеческой деятельности. Это обеспечивается рассмотрением и изучением всей громадной массы источников по истории разных стран и народов. Из представшего, таким образом, перед его глазами общего количества фактов, руководствуясь принципом «однообразия человеческой деятельности» – и подобно тому, как естествоиспытатель обобщает факты наблюдения за процессами природы, – историк путем простого индуктивного обобщения пытается выявить самые характерные, с его точки зрения, моменты общественного развития. Бартольдовское преклонение перед «первоисточниками», конечно, также есть явление вполне обычное для позитивизма: в целом в истории нет ничего, кроме того, что можно было бы привлечь, определить, «нащупать» в самой реальности. Поэтому историк должен черпать факты исторического прошлого непосредственно из исторических «первоисточников».

127 Поэтому-то Бартольд (и это, в частности, он высказал в своей негативной оценке мелодраматической, цветистой риторики Дози и всей «французской школы») за аксиологический нейтралитет языка. Но он не учел, что нередко и чисто описательные выражения могут со временем приобрести оценочный (= «и прескрептивный») характер.

128 См.: Бартольд В.В. История изучения Востока в Европе и России // Соч. T. IX. С. 207.

129 Bemheim Е. Lehrbuch der historischen Methode und der Geschichtsphilo-sophie. Leipzig, 1903 (есть и русский перевод).

130 Bart P. Die Philosophie der Geschichte ais Sociolog I, I. Leipzig, 1907.

131 Бартольд В.В. Соч. T. IX. С. 207.

132 Который, выделив три стадии исторической науки – повествовательную, поучительную, генетическую (см.: Шпет Г. История как проблематика. T. I. М., 1916. С. 25), – объявил, что «генетическая история («историзм») окончательно одержала верх над хроникой, мифологизмом и морализированием. Беркхгейм же определил историю как науку, которая изучает и излагает в определенной связи факты развития людей как социальных существ во всех видах их действий (индивидуальных, а равно и типических и коллективных). Бартольд в принципе принимает такую интерпретацию.

133 Хотя каждая часть источника является «фактом в себе», это не обязательно тот факт, в котором мы нуждаемся: то, что является бесполезной подделкой для одного историка, может служить блестящим свидетельством интеллектуальных тенденций для другого (см. подробно: Momiligiano А. Historicism Revisited. Amsterdam – London, 1974. P. 8). Бартольд этого никогда не желал признавать – во всяком случае, открыто, – упоенный верой в адекватность лишь «европейского научного метода» – предельно-однозначного, как ему казалось, не допускающего никаких многосмысленностей и многовариативностей оценок массива фактов.

134 Но историзм – т. е. осознание того обстоятельства, что каждый из нас видит события прошлого в свете определяемой или, по меньшей мере, обусловливаемой внешними факторами нашей собственной индивидуально изменяющейся ситуацией в истории – с неизбежностью ведет к релятивизму. Примеров такого рода более чем достаточно дает и творчество самого Бартольда.

135 Цель всемирно-исторического процесса – «создание общечеловеческой культуры» (тут Бартольд повторяет Я. Буркхардта – ср. Burckhardt J. Gesammelte Werke. IV. Berlin, 1957. S. 190). А потому «только в человеческом мире условия жизни отдельных обществ представляют картину постоянного развития, доступного изменению, только ход жизни определяется постепенным сближением между собой все большего числа отдельных обществ» (Бартольд В.В. История изучения Востока в Европе и России//Соч. T. IX. С. 208. Курсив мой. – М.Б.).

136 И этим Бартольд доказал, что и его творчество способно стать многозначным и полиморфным, что и оно есть «серия смелых выкладок» (слова японского ученого Jukawa; цит. по: Levinson М.Е. The Emperor’s New Suit, or the Scientific Method Exposed //Journal of Creative Behavior. 1978, 12. P. 105), что и он принадлежит к стану «великих орлов науки», могущих смело перелетать из одной плоскости в другую, от конвенционально-логического мышления к Воображению, что, следовательно, он отделил себя от тех ученых, которые скорее готовы увидеть «новое платье короля», чем подвергнуть сомнению миф о научном методе (Там же. С. 106).