Россия и ислам. Том 3

Тогда-то постепенно выяснялось, что ни один из таких элементов в отдельности не в состоянии приобрести детерминирующей силы для придания какой-то одной из этих систем, – а тем более им обеим вместе, – либо ускоренного движения вперед, «по пути прогресса», либо «полного хода назад», в сторону затхлого ретроградства и прочих параметров «регресса». Она, эта сила, придет только тогда, когда начнется бурное взаимодействие всех – или всех основных – элементов и той и другой цивилизации. Значит, появятся уже основания говорить о функционировании качественно новой, подлинно «синтетической», системы детерминантов с глобальной не меньше, сферой действия – западовосточной. Но эта система стала бы благоприносящей и для Запада и для Востока только при условии, что она строилась бы всецело на беспримесно-эгалитаристских нормах и ценностях, требуя для таковых совсем иной, чем у проводников идеи иерархическо-расового подхода, исходной понятийной (и отвечающей ей терминологической) позиции.

Возможность легализации именно такого типа мирообъяснительных схем некоторые концептуальные структуры исламоведческого творчества Крымского в себе содержали – но в потаенном, диффузном, нефундицированном, несубстанционализированном виде.

Это не позволило Крымскому не только досконально использавать, но даже отчетливо вообразить себе будущие тупиковые для Российской многоэтнической и многоконфессиональной империи ситуации и подготовить альтернативные варианты заранее, «на черный день».

Глава 3 Василий 1 Бартольд как историк ислама. Опыт реконструкции идейнометодологических основ его научного наследия 2

Но были ли они на самом деле, эти «идейно-методологические основы»? (Вопрос, как выяснится, отнюдь не праздный – в особенности на фоне современной Бартольду западной исламистики.)

Слава Бартольда еще много десятилетий назад перешагнула границы России, ибо трудно найти во всей мировой исламистике первой половины XX века ученого столь эрудированного, столь плодовитого и конструктивно-мыслящего в самых разных сферах этой науки, и прежде всего в той, которая непосредственно касалась обширнейшего, во всех отношениях принципиально важного для судеб множества других, и мусульманских, и немусульманских стран и народов, региона – Средней Азии³.

1. Стратегия исламоведческого познания В. Бартольда

Здесь, в среднеазиатоведении, Бартольд представал как подлинный новатор, с имманентным идеальному облику такового скачкообразными – а не континуальными, т. е. кумулятивными, постепенными, – переструктурированиями беспрестанно накапливаемых и тщательно проверяемых гигантских массивов доселе в подавляющей части своей неизвестной информации.

Многочисленные изыскания Бартольда были самой внушительной визитной карточкой совокупного интеллекта российской исламистики, ее как реального, так и перспективного творческого и даже, если угодно, морального облика, открывая перед ней двери в круги наиболее авторитетных и рафинированных западных научных сообществ. С именем Бартольда прямо связаны если и не радикальные, то, во всяком случае, очень существенные проблемные сдвиги не только в исламистике, но и в целом ряде других функционировавших в России востоковедческих дисциплин, – будь то история доисламских этапов развития Туркестана, Кавказа и т. д., или их же филология, эпиграфика, археология, этнография. Бартольд в большой степени способствовал предоставлению им всем возможности долгосрочного выбора таких – в том числе с твердой онтологической основой – широкозахватывающих исследовательских программ, которые в интегрированном действии своем позволили серьезно уменьшить казавшийся не столь давно (до бартольдовских трудов особенно) едва ли не безграничным диапазон неопределенности и бесплодного риска в процессе познания самых различных аспектов тех мусульманских территорий, которые оказались в составе Российской империи.

И очевидно, главная заслуга Бартольда заключалась в том, что он показал: процесс сосуществования и изменения этих этноконфессиональных сообществ шел, идет и будет идти не в рамках одной-единственной линейной, таксономической, модели, а в пределах нескольких («традиционно-исламская»; «русско-христианская»; «западноевропейская» или – отождествляемая с ней – «глобально-цивилизованная») моделей, нередко реализующихся одновременно, причем одни и те же части каждой из таких общностей («субэлементы») могут входить в разные модели.