Россия и Китай в XX веке: граница

«В начале переговоров обе стороны представили свои заявления устно. Китайцы заявили, что у них есть право на Владивосток и на значительные по размерам территории в Центральной Азии. Мы никак не могли принять такие требования. В конце концов Дальний Восток даже не был населен китайцами, как и Центральная Азия. Население Дальнего Востока состояло большей частью из русских, в то время как Центральной Азии — из казахов, таджиков, уйгуров и киргизов. Особенно беспокоящим был вопрос о статусе Памира, который не был включен ни в один из договоров между советским (русским. — Ю.Г.) и китайским правительствами. Мы дали инструкции нашей делегации объяснить китайцам, что на Памире живут таджики и поэтому вполне резонно, что эти горы являются частью Таджикской Республики.

На второй стадии наших переговоров обе стороны представили карты, где были зафиксированы наши позиции. Когда китайцы передали нам свои карты, мы увидели, что они больше не предъявляют требования на Владивосток или Центральную Азию, но что они предъявляют требования на те острова на пограничных реках, которые ближе к китайской, чем к советской стороне. Они предложили, чтобы мы заново обозначили границы: вместо того чтобы проводить границу по китайскому берегу реки, она должна проходить по середине реки. Это предложение соответствовало международной практике, поэтому мы с ним согласились, хотя это и означало, что мы выпускали из рук контроль над большинством островов.

Таким образом мы решили спор между нами, по крайней мере в принципе. Однако один вопрос остался нерешенным. Китайцы требовали предоставить им право плавания по Амуру, что позволяло им проходить буквально под стенами Хабаровска. Мы настаивали на том, чтобы они действовали в соответствии со старым договором, подписанным между Россией и Китаем, согласно которому плавание китайских судов ограничивалось так называемой протокой Казакевичева. В этом вопросе мы зашли в тупик.

Когда, в конечном счете, пришло время подписывать ограниченное соглашение, устанавливавшее новые границы, мы были готовы кое-чем поступиться, кое-что приобретя. Прибавка некоторой территории здесь, отказ от некоторой территории там — вот что мы предлагали. Что же касается спорных районов, то мы предлагали разделить их пополам. Другими словами, мы были готовы взять карандаш и провести линию посередине. Это было мудрое решение. Оно означало уступки с обеих сторон. Мы просто хотели найти взаимоприемлемое решение, которое бы не наносило ущерб, престижный или материальный, ни Китаю, ни СССР. «Не дразните гусей», как говорят у нас в России. К чему создавать неприятности? Улучшение и редемаркация границ это именно и есть дело здравого смысла. В конце концов границы существуют не для блага птиц, которые могут летать, куда захотят: границы должны быть приемлемы для пограничников, которые отвечают за безопасность страны.

Но то, что казалось уступками и разумным для нас, оказалось недостаточно хорошим с точки зрения китайцев. Когда наши представители вернулись в Китай для финального тура переговоров, китайцы не приняли нашу позицию. Даже хотя они и отступили от своих претензий на Владивосток и на более чем половину Центральной Азии, они хотели, чтобы мы признали, что ныне существующие границы основываются на незаконных и неравноправных договорах, которые цари навязали слабому китайскому правительству. Они хотели, чтобы наш новый договор включал статью, в которой бы указывалось, что новые границы являются продолжением несправедливости, навязанной Китаю более ста лет тому назад. Как могло какое бы то ни было суверенное государство подписать такой документ? Если бы мы подписали его, мы бы молчаливо признали, что несправедливость должна быть исправлена — другими словами, мы бы взяли назад наши заявления о территориях, которые были под вопросом. Мы оказались снова в начальной позиции. Переговоры были разорваны, и наша делегация вернулась домой. До настоящего дня статья о «неравноправии» застряла у нас в горле»[124].