Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

Гартлеф Пеперзак, столкнувшийся с этой проблемой, оказался в сложном положении. «Тогда указанный Гартлеф попросил нас написать вам вместе с ним в письме, — сообщали по этому поводу из Нарвы в Ревель, — что он очень торопится и завтра должен пуститься в путь, а потому не представляет, что он должен говорить во время своего путешествия; поскольку содержание его речей вы ему не сообщили. И потом, как значится в вашем письме, вы об этом вышеизложенном деле уже написали милостивому господину магистру. А потому указанный Гартлеф считает, что это дело не должно затягиваться, и полагает, что милостивый господин магистр в этом не может ничего посоветовать. А потому он желает получить ответ от вас, почтенные… как со всем этим он должен поступать, поскольку он [уже] имеет приставов (prysstaffen) и должен совершить спешную поездку; вы должны поразмыслить о том, чтобы из этого не получилось бы вреда»[921]. Пеперзак, как следует из этого письма, должен был по распоряжению магистра доставить освобожденных русских купцов в Новгород, где находился Иван III, чтобы получить от него обещанное разрешение на освобождение ганзейских купцов. Посол уже имел на руках проездные документы, прибыл пристав, чтобы сопровождать его до Новгорода, но тронуться в путь дипломату помешало нежелание бывших узников выдать расписки за возвращенное им имущество. Торопиться было необходимо, потому что со дня на день ожидался отъезд великого князя из Новгорода, и в этом случае для продолжения переговоров Пеперзаку пришлось бы следовать за ним в Москву.

Требование получить расписки исходило от самого Плеттенберга: «В соответствии с недавним рецессом, принятым и одобренным полномочными представителями городских советов в присутствии высокочтимого господина магистра по поводу того, что наилучше всего пленных русских освободить и отпустить вместе с их имуществом в обмен на предоставление расписок, что дает защиту как господину магистру, так и нам, наш добрый совет объявляет это… желательным. Уважаемые господа и добрые друзья, мы полагаем, а также желаем, чтобы одобренное недавно в присутствии господина магистра… не изменялось ради утешения и блага наших плененных послов и купцов»[922]. В Дерпте с заложниками, прибывшими туда из Риги, случилось то же самое. «Уважаемые господа Риги, наши добрые друзья, отослали нам содержавшихся у них пленников и их имущество, — так начинается письмо ратманов Дерпта, — но не так, как было решено в Вендене, а без всяких расписок… По этой причине мы их удерживаем и будем удерживать до тех пор, пока ваша уважаемая мудрость, а также ваш уважаемый совет не сообщите нам ответ высокочтимого господина магистра, как вам, по их мнению, следует поступать с вашими пленниками, после чего мы и будем действовать»[923].

Отказ русских заложников выдать расписки противоречил решению, принятому на совещании у магистра в Вендене. Плеттенберг настаивал на получении расписок, чтобы подстраховаться на случай возможных кривотолков, которые могли бы сказаться на безопасности Ливонии. Любек, а вслед за ним и Ревель также считали недопустимым освобождать русских заложников и их имущество без юридического оформления[924]. Под влиянием Любека ревельцы стали подумывать о том, чтобы использовать возникшее затруднение и вернуть русских купцов обратно в город, о чем тайно сообщили в Дерпт[925]. Причины отказа бывших заложников выдать расписки трудно понять — возможно, компенсация показалась им недостаточной, однако отказ грозил обернуться серьезным конфликтом.

Время для очередного осложнения русско-ливонских отношений было явно неподходящим. Шла Русско-шведская война, и срыв переговоров мог ухудшить внешнеполитическое положение Ливонии. Пеперзак, который тем временем побывал в Новгороде, сообщал магистру о дислокации близ города многочисленных русских войск, и тот, как он писал в Ревель, допускал их вторжение на ливонскую территорию[926]. Плеттенбергу очень хотелось решить проблему пленных ганзейцев и устранить повод для конфликта с Московским государством. Демонстрируя добрую волю, магистр послал письмо великому князю, в котором заверил того в намерении выполнить выдвинутое условие и высказал надежду, что и великий князь выполнит свое обещание и отпустит пленников.

Стараясь не упустить момент расположения великого князя, Плеттенберг использовал все свое влияние, чтобы преодолеть сопротивление Любека и Ревеля и добиться от них постановления об отпуске заложников без предоставления расписок. Ревель передал русских магистру. Несмотря на разногласия, ратманы признавали заслуги Плеттенберга и не раз благодарили за «тяжелые труды, хлопоты и большое усердие», которые тот проявил при освобождении их сотоварищей[927].