Россия и мусульманский мир № 6 / 2014

В понимании политолога С.И. Каспэ, уделившего вопросу разработки и реализации программы строительства российской политической нации (nation-building) несколько интересных работ, вторым необходимым участником nation-building вместе с государством также следует считать Русскую православную церковь Московского Патриархата. Сообразно ее совершенно особому месту, занимаемому в российском обществе, и располагающей наибольшим ресурсом доверия населения, важнейшим элементом «строительства нации». Впрочем, по убеждению Каспэ, вторым в иерархии субъектности следовало бы признать государство, которое «властно притягивает наш взгляд, причем обыкновенно мешая видеть что-то, кроме себя самого», поскольку «первым для всех обществ, родившихся в лоне христианской цивилизации, без различия Востока и Запада, является именно центр церковный»7. Возможность подключения к проекту российского нациестроительства иных субъектов (партий, функциональной и рефлективной интеллектуальных элит со своими групповыми подразделениями, других «земных-трансцендентных» центров) ученый допускает скорее как их вынужденное реагирование на инициированный церковью разговор (к которому она смогла принудить и государство, представленное сейчас правящей группой) о ценностях российской политии и желательно-возможных контурах нации.

Называя важнейшим институтом возвращения политического в российскую политику Русскую православную церковь, С. Каспэ продолжает перебирать логически возможные альтернативы среди всех источников ценностей, «способных послужить преодолению того острейшего дефицита легитимности, который является главной причиной дисфункциональности современной российской политии и угрожает ее дальнейшему существованию»8. И в добавление к эндогенному – уже упомянутой РПЦ – он называет второй и единственно возможный для России экзогенный источник легитимности, на его взгляд, безусловно выигрывающий с колоссальным отрывом «в соревновании за титул наиболее востребованного постсоветскими государствами (впрочем, не только ими)»9. Это Запад. Церковь и Запад, мотивирует Каспэ, являются взаимно комплементарными, а Россия и Запад – «от одного христианского корня». И даже существующие между ними конфессиональные различия не являются препятствием непреодолимой силы к выработке и реализации программы российского нациестроительства.

В понимании С.И. Каспэ, профессора Высшей школы экономики, имеющей статус национального исследовательского университета, кроме Запада больше никто не в состоянии победно участвовать в соревновании за роль ценностного центра притяжения. Ни российская полития – по причине «скудости и ущербности ценностного “ресурсного пакета” самой России»10, ни исламский мир, выбор которого в качестве ориентира в современных условиях означает «выбрать войну»11. Поэтому политолог предлагает считать единственно оптимистическим сценарием будущего России «ее превращение в субцентр империи Запада – в большинстве отношений автономный, в пределах своего домена полномочный, но все же субцентр»12.

Политологи А. Верховский и Э. Паин более критично относятся к концепции культурного этнонационализма Русской православной церкви, в принципе оценивая в стратегической перспективе «особый путь» цивилизационного национализма как «безусловно тупиковый, противоречащий глобальным тенденциям мирового развития, мешающий модернизации социальных институтов и тем самым подрывающий саму надежду России на достойное место в будущем мировом порядке»13. К тому же, как отмечают исследователи, в концепции РПЦ представителям ислама, буддизма и иудаизма (в их наиболее распространенных формах и исключая оппозиционные религиозные меньшинства) предлагается роль младших партнеров. Констатируя этот факт, к сожалению, ученые этим и ограничиваются, не углубляясь в деликатную сферу межконфессиональных отношений и предоставляя читателю самостоятельно разобраться с вопросом, а желают ли сами носители неправославных идентичностей в России соглашаться с той ролью, которую им отводит группа нациестроителей из Московской Патриархии. Что ж, будем разбираться.