Россия и последние войны ХХ века

Распад СССР и ликвидация ОВД впервые в истории сделали реальной для США, Запада перспективу овладения вожделенным Хартлендом, и, мне думается, наивно было бы полагать, что сейчас стратеги Pax Americana почему-либо отступятся от цели, на достижение которой потратили столько времени, средств [64] и усилий, к которой шли жестко и планомерно. Однако в общественном мнении России — и, как я уже говорила, даже в среде профессиональных политологов — все еще живучи аберрации и иллюзии, связанные с переоценкой фактора объективности распада СССР. А между тем сейчас уже более чем достаточно материалов, позволяющих с основанием говорить о сценарности, прямой рукотворности тех главных событий последнего этапа «холодной войны», которые стали роковыми для исторической России. Бжезинский, как мы видели, датирует победоносное для Запада завершение «холодной войны» 1990 годом. Однако, на мой взгляд, ближе к истине Дж. Буш, зафиксировавший его годом раньше. Да и сам Бжезинский десять лет спустя почтил именно 1989 год статьей, озаглавленной так: «Соединенные Штаты превыше всего». Подзаголовок тоже не оставляет места для недомолвок: «Международные последствия 1989 года». Именно 1989 год, констатирует Бжезинский, сделал необратимым распад Советского Союза, который «возвестил о начале эры американской гегемонии» [65].

1989 год стал поистине рубежом; до него в мире еще существовала переживающая серьезный, но отнюдь не смертельный внутренний кризис сверхдержава, способная обеспечить неприкосновенность итогов Второй мировой войны и предотвратить наступление эпохи нового передела мира; после него на планете без малого два года агонизировал, как всем было ясно, смертельно больной гигант, которым уже можно было пренебрегать, что и показала война в Заливе 1991 года.

А потому, раньше, чем перейти к ней, открывающей эпоху после «холодной войны», — постсоветскую эпоху — следует панорамно [66] взглянуть на узловые события рубежного1989, вместившего в себя вывод советских войск из Афганистана, «бархатные» революции в Восточной Европе, встречу Буша и Горбачева на Мальте и агрессию США в Панаме.

Все они увязаны между собой в системную целостность и, знаменуя разгромное отступление России и на Океане, и на Континенте, закладывали основы нового баланса сил на планете. Как писала в марте 1999 года газета «U.S. News and World report», подводя неутешительный для России итог десятилетия: «Почти мгновенно бывшая гордая сверхдержава потеряла имя, флаг, объединяющую идеологию и половину территории».

И, разумеется, сразу же стало ясно, что клич «Vae Victis!» [67] для Pax Americana так же актуален, как и для Pax Romana. Никто и не собирался скрывать этого, а если СССР, а затем РФ так и не смогли освободиться из плена последней утопии, полагая, будто другая сторона вкладывает в слово «победа» сугубо олимпийский, спортивный смысл, то подобная неадекватность реакции противника лишь усиливала волю Pax Romana к господству — причем с применением всех средств.

Пацифистские иллюзии отечественных западников в отношении США столь безосновательны, что объяснить их можно лишь либо сознательной коллаборацией, либо полным невежеством, незнанием хрестоматийных известных заявлений и позиций, которых никто и не думал скрывать.

Напротив, откровенность, с какой в США не раз заявлялось о готовности использовать военную силу — и вовсе не во имя неких абстрактных «прав человека», а для реализации целей господства, — пожалуй, аналогии имеет только в милитаристской традиции Германии.

Так, Мэхен писал: «Военная сила — один из преобладающих политических элементов для оправдания политики… Конфликты на международной арене закаливают нации и способствуют их возмужанию» [68]. И дистрофические «права человека» здесь решительно ни при чем: по мнению Мэхена, кроме национально-эгоистического интереса нет ничего, что двигало бы развитием отношений между странами, и незачем маскировать это.

Мне возразят: это конец XIX — начало XX века, когда ницшеански окрашенный милитаризм входил в моду. Но вот что писал Киссинджер уже после Второй мировой войны, тогда, когда исчезновение СССР до конца столетия, хотя и желанное, трудно было вообразить: «Война должна быть используемым инструментом политики… Неспособность использовать силу может увековечить международные споры» [69].

Уже в 1950-х годах, как об этом стало известно лишь в 1990-е, ЦРУ создало в нейтральной  Австрии более 80 секретных складов с вооружением, боеприпасами, взрывчатыми и химическими веществами. Некоторые из них не обнаружены до сих пор [70].