Россия и последние войны ХХ века

Подобные проекты выстраиваются и подобные связи завязываются не в один день. И есть все основания предположить, что уже в те дни, когда Российская армия, тяжко заплатив за первый виток предательства и неразберихи, но уже набрав и опыт, и инерцию наступления, готовилась к дальнейшим операциям, за ее спиной плелись нити интриг, завершившихся Хасавюртом. Когда в марте 1995 года наша группа стояла у президентского дворца на запекшейся, перемешанной с металлом земле, и отчетливо слышен был гул артиллерии, готовящейся к взятию Аргуна, а на всех СПП были развешаны листки с портретом Д. Дудаева [1184], не кто иной, как Р. Абдулатипов, то есть лицо, облеченное высокими государственными полномочиями, вступил в официальную переписку с Дудаевым, именуя его не иначе как «президентом Чеченской республики Ичкерии».

Никто, разумеется, «разыскивать» Дудаева, как и других лидеров ичкерийской независимости, не собирался. Чеченские эмиссары в это время открыто наезжали в Москву, открыто жили здесь, Москва же, как позволяет сделать вывод дальнейший ход событий, в это время прощупывала наиболее выгодный для себя — нет, не с точки зрения общегосударственных интересов, а лишь с позиций узкого круга заинтересованных лиц — способ разыгрывания чеченской карты на международном рынке. В этом — принципиальное отличие чеченской войны конца XX века от классической эпопеи покорения Кавказа, с которой ее так часто и совершенно неоправданно сравнивают. При всей жестокости последней она оставалась ясной и простой по своей сути: Россия, восходящая великая держава, стремилась закрепить свои позиции по всему геополитическому периметру. Причиной покорения горцев, их, по выражению историка, «чересполосных земель Кавказа», при том была необходимость прочной связи с Закавказьем, прежде всего Грузией, тогда считавшейся оплотом России в этом регионе. Поведение России, стало быть, было логично, в этой своей жесткой логике ничем не отличаясь от поведения других великих держав, с которыми Россия, отстаивая свои интересы, не боялась вступать в противоборство.

В 90-х годах ХХ века ситуация сложилась совершенно иная. Россия потеряла Закавказье, при этом сдав и те территории, которые сами предлагали себя ей в качестве опорных. Это особенно касается рвавшейся в Россию Абхазии; отношение же Грузии к России изменилось полярно. Началась стремительная и всесторонняя западная экспансия в этот регион.

В таком новом контексте и с учетом описанных выше связей чеченских лидеров с высокими уровнями мирового истеблишмента нельзя не видеть, что даже и сугубо нефтяная игра Москвы по необходимости крайне сужена в своих возможностях по сравнению с возможностями Запада. С утратой позиций России в Закавказье, на Черном море, на Дунае и в Причерноморье, не говоря уже об общем ее, а особенно экономическом ослаблении, она потеряла способность предлагать свои мегапроекты для всего Прикаспия как целого. В лучшем случае она может работать лишь с его фрагментами; что же касается целого, то здесь она, утратив системный подход и свободу маневра, все больше соскальзывает на путь встраивания в чужие мегапроекты — пусть даже посредством разного рода козней, интриг и подножек на пути их реализации. Конечно, последние всегда имели место в политике и Российской Империи, и СССР, но именно как функциональный, подчиненный элемент. Цель же состояла в том, чтобы, вышибив противника из седла, тотчас же приступить к реализации своих системных замыслов.

Сегодня ситуация принципиально иная. Сегодня у Запада практически полностью развязаны руки для встраивания Прикаспийского нефтяного бассейна [1185] в Большой Средний Восток. Об этой новой геополитической конфигурации речь уже шла в главе «Схождение лавины»; сама же она стала возможна именно после того, как Россия, утратив статус сверхдержавы, потеряла доступ к Персидскому заливу, как и выход в Средиземное море. А такая утрата статуса, в свой черед, явилась следствием основной перестроечной идеологии о вхождение в мировое сообщество на условиях Запада.

Стало быть, сохраняя верность идеологии вхождения в мировое сообщество на условиях Запада, предлагать свой мегапроект для региона, которому Запад придает столь недвусмысленное значение, современная Россия неспособна, помимо всего прочего, даже и морально. И потому любая ее внешнеполитическая, в том числе и нефтяная, игра, игра вокруг пресловутой «трубы», стоившая столько крови, в конечном счете, оборачивается всего лишь торгом, в зависимости от конъюнктурных прихотей которого движутся или останавливаются войска.

Притом торгом не только экономическим, но и политическим. Страна уже могла достаточно ясно видеть связь эскалации или затухания военных действий в Чечне с выборами, и потому нет необходимости подробно аргументировать это положение. Однако весной 1995 года все это еще не обозначилось с такой циничной откровенностью, и армия, окрепшая в тяжелейших испытаниях, вступила во второй этап войны — не подозревая, какой клубок предательских интриг плетется у нее за спиной.

Украденная победа