У самого же Керенского весной и в начале лета 1917 г. на глазах росли тщеславие, непомерная самоуверенность, сознание собственной непогрешимости и избранности. Керенский начал откровенно стремиться поскорее избавиться от своих соперников и недругов и стать первым лицом в государстве. Это хорошо видно на примере его мартовско-апрельских столкновений с лидером кадетов П.Н. Милюковым и с учетом некоторых признаний, сделанных им в апреле своему новому французскому другу, министру-социалисту и масону А. Тома, приехавшему в Россию из Парижа. Они показывают, что Керенский не просто «плыл по течению», как до сих пор еще думают у нас многие, а расчетливо и искусно сам строил свою карьеру, не соразмеряя, увы, имеющиеся в его распоряжении реальные возможности с непрерывно рождавшимися у него поистине «наполеоновскими» планами. При этом мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, принадлежали ли подобные замыслы самому Керенскому или были подсказаны ему, например, все теми же таинственными масонами. Так или иначе, уже тогда он выражал вполне определенное желание лично возглавить Временное правительство, но не был поддержан Тома и отложил на время – но только на время – реализацию этого далеко идущего плана39
.Вражда Керенского и Милюкова началась еще в царской Думе. Тот до конца марта открыто был вместе со многими кадетами монархистом, а Керенский – республиканцем. И хотя оба стремились сохранять союзнические отношения России с Англией, Францией, Италией и США, первый видел смысл продолжения нашей страной мировой войны в получении ею в случае победы в качестве военного приза Константинополя и проливов Босфор и Дарданеллы, а второй категорически отрицал это и выступал за всеобщий мир без аннексий и контрибуций. Острое столкновение министра иностранных дел Временного правительства Милюкова и министра юстиции Керенского заняло март и апрель и закончилось победой последнего. Керенский организовал внутри кабинета большой антимилюковский блок, включавший и премьера князя Г.Е. Львова, шантажировал своих коллег угрозой собственного выхода из правительства и немедленно воспользовался предоставившейся ему возможностью занять пост военного и морского министра вместо солидаризировавшегося с Милюковым А.И. Гучкова, ушедшего в самом конце апреля в отставку. Милюкову было предложено перейти в сложившейся ситуации на более «спокойный» пост руководителя делом народного просвещения, но он также предпочел отставку.
Очередной урок, преподанный Керенским весной 1917 г. правительству, Петросовету, социалистическим партиям и кадетам, а также более широкой общественности, состоял в том, что за март-апрель он вырос в достаточно крупного, очень активного, опасного для соперников и хорошо владеющего многими приемами политической борьбы бойца. Он интриговал, блефовал, угрожал, искусно разыгрывал обиду или даже отчаяние, а затем наносил короткий, но оказывавшийся часто решающим контрудар. Военным и морским министром Керенский стал в мае 1917 г. несколько неожиданно, но упускать саму шедшую в руки добычу было не в его характере. К тому же он очень быстро понял, что даже ослабевшая за время войны и особенно в 1917 г., но все еще достаточно мощная русская армия – это очень благодатный материал, который можно использовать и в своих личных целях, т.е. для укрепления своей власти.
Многое здесь было против такого сугубо штатского человека, как Керенский. Он не доверял генералам, а те, в свою очередь, нередко просто презирали нового военного министра и смеялись над ним. Сама армия была измотана войной, плохим боевым и материальным обеспечением и мечтала о скорейшем заключении мира. Существовала оборотная сторона и у совершенно неизбежного и безальтернативного после Февральской революции, но не имевшего еще прецедента процесса демократизации вооруженных сил. Речь идет о резком падении воинской дисциплины, утрате офицерским корпусом своего былого авторитета у солдат, а также о часто необоснованном понижении или, наоборот, повышении в чинах и должностях лиц командного состава. Характерно, что, несмотря на частичное сохранение в войсках прежнего культа Керенского, последний уже в мае – начале июня все чаще сталкивался с открытой грубостью и дерзостью военнослужащих, отказывавшихся подчиняться приказам нового министра.