В то же время одной лишь возможной угрозы продвижения и закрепления в регионе Проливов было достаточно для того, чтобы усилить противодействие западных держав укреплению российских позициий среди славянских православных народов Балканского полуострова. Начиная с 30-х гг. Англия, Франция и Австрия стали форсировать усилия по проникновению в эти еще недавно малодоступные для них земли с целью перехватить инициативу у более удачливой и имеющей к тому времени историческую традицию взаимоотношений с балканскими народами России. Каждая из этих держав имела свои политические интересы в регионе и приоритетное влияние в той или иной части Османской империи. Австрия издавна боролась за присоединение к ней соседних славянских провинций – Боснии, Сербии и Черногории. Торговые связи Австрии играли все большую роль в завоевании экономического превосходства на территории Балканского полуострова. Авторитет английского правительства становился все более существенным для набиравшей силы прозападной группировки турецких сановников, к тому же позиции Великобритании были устойчивы в Греции. Влияние Франции оставалось традиционно преобладающим в Египте и Дунайских княжествах.
Подобное разделение Балканского региона на определенные «сферы влияния» западноевропейских держав вносило свои коррективы и во внешнюю политику России. С одной стороны, ее позиции здесь были достаточно прочными; к тому же немаловажным фактором, цементирующим русско-южнославянские связи, являлось православие. С другой – именно приоритетное положение России на Балканах было сдерживающим фактором в деле дальнейшего мирного завоевания европейской Турции. Обладая безусловным авторитетом среди балканских народов и имея эффективные средства воздействия на османские власти, российские политики как будто сознательно не спешили применять их в отношениях с Портой. Как это ни покажется парадоксальным, их сдерживало осознание собственной силы. Российское правительство пыталось избежать недовольства западноевропейских партнеров своими внешнеполитическими успехами на Балканах. Другими словами, взаимодействуя с Востоком, Россия прежде всего оглядывалась на Запад. К тому же, по мнению петербургского кабинета, не следовало оказывать чрезмерного давления на Порту, щадя ее самолюбие после военного поражения. И Россия, и Турция были заинтересованы в налаживании дружественных отношений; в данной ситуации демонстрация политического превосходства на Балканах была бы неуместной.
В целом политика России по отношению к Османской империи оставалась неизменной на протяжении всей первой половины XIX в. Теория «слабого соседа» была сформулирована еще в конце предыдущего столетия и практически не претерпела существенных изменений за прошедшие полвека. Документальную определенность ей придало заседание Особого комитета по восточным делам, которое состоялось сразу же после подписания Адрианопольского мирного договора. В Петербурге продолжали рассматривать Османскую империю как слабого и потому удобного соседа, поддержка существования которого признавалась наиболее выгодной для России.
Таким образом, общая тенденция к сближению России с Османской империей в начале 30-х гг. ничего не должна была изменить в стратегии Петербурга, являясь лишь тактическим ходом.
Несмотря на то что завершившаяся Русско-турецкая война принесла достаточно скромные результаты для славянского населения Балкан, авторитет России здесь значительно укрепился. Сербские старейшины открыто говорили о том, что покровительствующая держава могла бы поспособствовать достижению больших свобод для Сербии. Болгары, активно поддерживавшие русскую армию, совсем ничего не получили по условиям заключенного мира. Желающим было лишь разрешено переселиться в Россию, для того чтобы избежать преследования турецких властей. Этим разрешением воспользовалось 130 тысяч болгар[196]
. Возрос престиж российского представителя в Константинополе Аполлинария Петровича Бутенева. «Русская миссия возвратила себе там свое прежнее влияние; ничего не делается без ее согласия, и все народы, покровительствуемые ею, наперекор заискивают ее поддержки, дабы лучше преуспеть в своих делах», – сообщал в Вену австрийский интернунций[197].Однако далеко не все так безоблачно складывалось в русско-южно-славянских отношениях того времени. Политика России по отношению к народам, вставшим на путь обретения государственной независимости, не могла оставаться прежней. Сербия отнюдь не отказывалась от русской помощи и поддержки – в данный исторический момент наиболее привлекательной для княжества была возможность получить реальную помощь для налаживания административно-хозяйственной жизни страны, разработки свода законов, практической деятельности военных и промышленных специалистов. Сама логика развития событий подсказывала, что укрепление государственности на Балканах в значительной степени будет зависеть от складывающихся русско-южнославянских отношений и той поддержки, которую новые национальные объединения получат от России.