Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Прежде чем достигнуть до политической зрелости этой страны, прочим государствам приходится перейти несколько ступеней развития, и обязанность монарха – соразмерить даруемые им учреждения с истинными потребностями своих подданных… В Европе не поняли и не оценили по достоинству дарованных Царству Польскому учреждений, заключающих в себе задатки, развить которые зависит от времени и опыта. Они приведут к полной административной автономии Польши на основе областных и муниципальных учреждений, которые были исходной точкой величия и благосостояния самой Англии.

И наконец, русский МИД не без оснований обращал внимание на максимализм предъявляемых поляками требований. Как замечал Горчаков, даже если бы были немедленно приняты предлагаемые Европой меры, то и они бы «не привели к желаемому умиротворению страны». И они бы не удовлетворили мятежников, добавлял российский МИД. Мятежники не требуют ни амнистии, ни автономии, ни более или менее широкого представительства, но безусловную независимость Царства Польского. Более того, поляки сочли бы эти уступки лишь ступенью к достижению своей конечной цели: владычества над областями, в которых огромное большинство населения – русское по происхождению и по вере.

Словом, речь идет на самом деле о желании расширить пределы Польши до двух морей. После чего мятежники потребовали бы себе и те польские провинции, которые принадлежат другим соседним державам. «Осуществление этих притязаний привело бы к повсеместному замешательству», – резюмировала русская дипломатия.

Все эти аргументы привожу вовсе не потому, что они безоговорочно верны, а лишь для того, чтобы показать, насколько изменился менталитет и язык русской дипломатии после того, как к управлению внешнеполитическим ведомством пришел Александр Горчаков. Россия заговорила прагматично, на западный манер, без славянофильского пафоса и слепого упования на Господа, как это было во времена Николая I.

Более опытным стал, безусловно, и сам царь, научившийся за эти годы многому у того же Горчакова. В 1857 году, когда во время личной встречи с Наполеоном III тот затронул в разговоре польскую тему, царя это возмутило. Едва французский император вышел из комнаты, русский монарх, не скрывая досады, воскликнул: «Со мною посмели заговорить о Польше!» Спустя всего лишь несколько лет Александр II на пару с Горчаковым хладнокровно беседовал о Польше со всей Европой. Самой же Европе приходилось с Россией спорить, но не было ни единого повода, чтобы с ней воевать.

Диспут закончился в пользу России. Не потому, что Петербург убедил всю Европу в своей правоте, а просто потому, что русская дипломатия сумела полностью нейтрализовать совместные усилия европейской дипломатии.

В своем последнем послании, подводившем итог бурной дискуссии, все так же спокойно и взвешенно, как и в начале спора, Горчаков резюмировал:

Наш августейший государь по-прежнему проникнут самыми благосклонными намерениями к Польше и самыми примирительными чувствами относительно всех иностранных держав… Что же касается до той ответственности, которая могла бы пасть на его величество по международным отношениям, то эти отношения определяются международным правом. Лишь нарушение основных начал этого права может навлечь ответственность. Наш августейший государь постоянно соблюдал и уважал эти начала относительно иностранных государств. Его величество вправе ожидать и требовать того же уважения и от других держав.

Возразить на это было нечего. Европа смирилась. Эта элегантная победа заслуженно вошла в анналы истории мировой дипломатии.

Нечестивое воинство и нечестивые пастыри. Петербург сердится, Ватикан негодует