Пугачев обещал всякому, кто убьет помещика, 100 рублей, тому, кто убьет 10 помещиков – 1000 рублей и генеральский чин. Ненависть к господам была такова, что восставшие вырезали дворян вместе с семьями. Правительство Екатерины, в свою очередь, «наводило порядок» самыми жестокими методами, оно воскресило самые изуверские и уже забытые виды казни, такие как колесование, четвертование, повешение за ребро на крюк. По Волге плыли плоты с виселицами – дворяне желали запугать тех, кто остался в живых.
«Столыпинские галстуки», 1906 г.
После кровавого подавления Пугачевского бунта дух русского народа угас, большие восстания прекратились. Искусственный отбор стал приносить результаты. В деревне остались лишь робкие и покорные. Белинский в известном письме к Гоголю писал о том, что крестьяне, «сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками… и, поверив своим барам, сами себя не считают за людей».
Для того чтобы проиллюстрировать результаты искусственного отбора, мы приведем лишь несколько свидетельств, взятых из письменных источников.
«Помещик может продать мужа от жены, жену от мужа, детей от родителей, избу, корову, даже и одежду может продать», – писал венгерский путешественник Савва Текели. Текели видел, как на площади в Туле продавали сорок девушек: «Купи нас, купи», – наперебой просили его девушки…
«Бывало наша барыня отберет людей парней да девок человек 30, мы посажаем их на тройки, да и повезем на Урюпинскую ярмарку продавать… – рассказывал один крестьянин Саратовской губернии. – Каждый год возили. Уж сколько вою бывало на селе, когда начнет барыня собираться на Урюпино…»[164]
В начале XIX века широкая торговля крепостными велась на базаре в известном промышленном селе Иваново, причем сюда в большом количестве привозили девушек из Малороссии… В Петербург в 1780-х годах людей на продажу привозили целыми барками…
Н. И. Тургенев писал: «В одной губернии, как сказывают, некоторые помещики ежегодно на ярмарке продают девок приезжающим туда для постыдного торга азиатцам, которые увозят сих жертв… далеко от места их родины».
«Всем известно, что помещики-псари за одну собаку меняли сотню людей, – рассказывал один сельский священник. – Бывали случаи, когда за борзую отдавали деревни крестьян. Один продавал девушек-невест по 25 рублей, другой в то же время покупал борзых щенков по 3000 рублей. Стало быть, 120 девушек равнялись одной суке».
Систематический характер имело насилие помещиков над крепостными девушками. Д. Л. Мордовцев говорит о случаях поголовного отобрания крестьянских девушек в наложницы: «для барского двора и постельного дела всех девок из имения выбрал», «из покупных и из наших девок сделал для своей похоти турецкий гарем», некоторые помещики требовали в барский дом молодых женщин на ночь, «отчего крестьянские дети без матерей от крику в люльках задыхаются».
Не остался в стороне от творимой жестокости и наш А. С. Пушкин. В стихотворении «Деревня» он фиксирует:
Да и у М. Ю. Лермонтова нечто подобное прорвалось в его стихотворении «На смерть поэта».
И вот эта энергия памяти, пусть и не в полной мощи своей, проявилась в начале ХХ столетия со стороны красных по отношению к белым, в которых они видели своих угнетателей, белые же (конечно, не все, как и в случае красных) видели в красных потомков Пугачева, Разина, Болотникова. Безусловно, были и другие причины этого явления, но энергия чувства жестокой несправедливости овладевала массами, накапливалась и передавалась из поколения в поколение, затем взорвалась как кипящий котел истории. Полагаю, что нечто подобное произойдет и в нынешней России.