Россия. История успеха. После потопа

Итак, все этносы меняются. Радикальным образом изменился за последнее столетие российский суперэтнос и его основа – русский народ. Как целое, былая Россия исчезла подобно Атлантиде, мемуаристы, не сговариваясь, называют ее «потонувшим миром». Исчезли многомиллионные сословия, почти ушло крестьянство со всеми его обычаями, нормами, правилами и ценностями, с авторитарным укладом, с патриархальностью, ушло то, что Пьер Паскаль называл «русской крестьянской цивилизацией». Одна из самых проницательных характеристик победы в нашей стране марксистской утопии такова: это было «разрушение последнего сохранившегося целостного реликта христоверующего средневековья»[71].

Россия начала XX в. – страна хоть и динамичная, но еще достаточно консервативная, – едва ли была способна на перемены такого размаха и такой быстроты, какие дались ей с относительной легкостью на пороге века следующего. Сто лет назад она слишком крепко держалась за свое – и за то, за что необходимо было держаться, и за то, что следовало отбросить. Другой ее сделали пережитые в XX в. потрясения и страдания.

Уцелело ли что-нибудь от российского самоощущения начала века? Новый российский народ не сохранил и не мог сохранить веру в незыблемость окружающего его мироздания – XX в. отнял всякую надежду на незыблемость. Бесповоротно расколото и единство прежней русской нации, о чем позаботились советские коммунистические вожди, проведя «украинизацию» и «белорусизацию». Обратное слияние с теми, кто осознал себя в качестве украинцев, и только украинцев, уже невозможно. Хотел бы ошибиться, но боюсь, то же относится и к белорусам.

Вера в Бога, боюсь, уже не станет в России частью драгоценной триады «За Веру, Царя и Отечество» («за Царя» – означает, если вдуматься, «за незыблемость государства и его устоев») – не станет, ибо нет больше тех, кто ощущал эту триаду сердцем, без рефлексии и сомнений. Уже видны пределы российского религиозного возрождения, одного из самых отрадных явлений посткоммунистической России. Эти пределы кладет нравственный релятивизм. Он воцарился у нас вместе с высоким образовательным уровнем населения. Для начитанного и эрудированного человека грех, увы, не всегда табуирован и к тому же относителен. Вместе с тем у наблюдаемого ныне возврата людей к вере есть одно замечательное достоинство. Оно состоит в том, что сегодняшние «новые верующие» пришли к вере в результате личного решения. Они наполняют сегодня храмы по доброй воле. Зрелище высокого чиновника, неумело крестящегося перед камерами, не может это обесценить.

Крепость веры в старой России непротиворечиво уживалась с тем фактом, что молитва и исповедь были прежде всего воспроизведением образа жизни отцов и дедов. Люди соблюдали праздники (в первую очередь праздники), общались в церкви, поскольку церковь в какой-то мере выполняла функции клуба (для людей, даже не знавших этого слова). Помня об этом, мы должны ценить сегодняшних «новых верующих», для которых молитва и исповедь – сознательный акт.

Чувство слитности с Россией у населяющих ее нерусских народов сегодня подвергается испытанию, так что оценивать его преждевременно. Видимо, пройдет не одно десятилетие, прежде чем оно вновь определится более или менее четко.

В сознании сегодняшнего усредненного россиянина не осталось и следа от былого образа молодцеватой и неустрашимой империи, причем не по одним лишь объективным причинам. Эквивалент веры во всемогущество «белого царя» исчез. У людей больше нет горделивой уверенности (и в прежние-то времена часто иллюзорной), что за их спиной – держава, которая не даст в обиду, они сегодня уверены попросту в обратном. Потребуются долгие годы и немалые усилия, чтобы восстановить былую веру. Не возникает у сегодняшнего российского человека и ощущения привлекательности своей страны для внешнего мира – даже при виде потока законных и незаконных иммигрантов, переселенцев, беженцев, гастарбайтеров, ежедневно вливающегося в нее через прохудившиеся границы. И дело не только в его личных наблюдениях и сопоставлениях – над созданием негативного образа современной России много и плодотворно поработали отечественные СМИ и отечественный кинематограф (кто-то недавно пересказал типовой сюжет российского фильма о современности так: «В одном маленьком городке все было ужасно»).

Конечно, народ, населяющий новую Россию, является культурным наследником народа 1917 г. (как и советских лет), но это уже другой народ. Можно ли сказать, что новый человек в целом хуже? Этически – скорее да. И все же однозначный ответ невозможен, хотя мало кто из пишущих на эту тему удержался от соблазна предположить, что новый народ много хуже – и даже никудышнее – того, ушедшего (не удержались даже те, кто рисует историческую Россию грязно-серыми красками), но действительность не так проста. Не могут быть плохи люди, совершившие чудо. Они обнаружили немало неожиданных и замечательных качеств.