Россия. История успеха. После потопа

Но они по темноте своей ничего этого не знают и, чтобы передать свое отношение к новой России, придумали слова «Россияния» и «Эрефия». На их вкус, это звучат настолько презрительно, что всякий, кто прочтет или услышит подобное, кинется восстанавливать СССР и уж, как минимум, никогда не назовет себя россиянином. Эти надежды напрасны. Слово «россияне» не может не победить, потому что объединяет всех российских граждан – русских, татар, коми, калмыков, чеченцев, чувашей, якутов, осетин, карелов и так далее, подобно тому, как слово «британцы» объединяет англичан, шотландцев, валлийцев, североирландцев и прочих подданных британской короны. Но чтобы привыкнуть к нашему старому-новому имени, потребуется время. В спешке нет необходимости.

Важнейшей мерой времен президентства Ельцина стала отмена графы «национальность» во внутренних паспортах. В европейских языках слово «национальность» означает «гражданство», хотя и в них прилагательное «национальный» порой применяется в значении «этнический». В России еще до революции слово «национальность» начали употреблять как вместо старого слова «народность» (означавшего и нацию, и субэтнос, и племя), так и для того, чтобы обозначить принадлежность к той или иной народности.

Постановление ЦИК СССР от 27 декабря 1932 г. не только ввело в стране внутренние паспорта, но и обязало указывать в них этническую принадлежность владельца. Ее надлежало вписывать в графу «Национальность». При первичной паспортизации 30-х гг. графа заполнялась со слов владельца паспорта, но уже национальность детей стали определять строго по «национальности» родителей (допуская выбор в случае смешанного брака). Таким образом, бирка «национальности» навешивалась на каждого человека с рождения. Вразрез с многовековой русской традицией (когда человек, принимая православие, становился русским), национальность стала восприниматься как объективная данность, вроде цвета глаз. 60 лет такой практики доныне тормозят формирование российской гражданской нации. Отмена записи «национальность» вызвала поначалу искреннее недоумение миллионов людей, но историческая память быстро проступила сквозь советские наслоения, и за возврат пресловутой графы выступают ныне уже немногие. Основы гражданской нации заложены, и у нее есть единое бесспорное имя.

* * *

Социальное поле России расчищено и обновлено. За минувшие 20 лет наша страна почти преодолела пережитки, как ни покажется странным, сословной системы. На подавляющем большинстве молодых россиян не висит гиря «социальной наследственности»: дети стремятся идти по стопам родителей лишь в случаях выраженной успешности последних. Однако после бесславного конца советской власти и тягот переходного периода доля таких семей поневоле мала. Молодое поколение у нас во многом свободно от той жизненной предопределенности, которая до сих пор оборачивается серьезным социальным тормозом в странах Запада и в Японии. Собственно, пережитки сословного разделения общества не преодолены нигде в мире. Противоречащие универсальной человеческой природе узкогрупповые социальные амплуа продолжают предопределять жизненный путь большинства людей с момента рождения, но Россия гораздо ближе к преодолению такого порядка вещей, чем любая из крупных стран.

В том, что образованные слои общества стремятся воспроизводить и воспроизводят сами себя, нет ничего удивительно. Удивление – и радость! – вызывает другое: «Две трети родителей утверждают, что хотели бы дать своему ребенку высшее образование… Готовность пойти на серьезные материальные затраты ради получения детьми высшего образования не зависит от места жительства, она практически одинаково выражена в столицах, крупных и малых городах и на селе. Доля поступивших в вузы сельских школьников лишь на 10 % ниже, чем среди жителей крупных населенных пунктов. Чтобы обеспечить обучение детей, респонденты с низкими доходами влезают в долги. Реально они тратят на обучение больше, чем представители высокодоходных групп»[88]. То, что установка на высшее образование стала в России общепринятой (до 80 % ответов), практически не зависящей от социального слоя, к которому принадлежит респондент, выявили и опросы ВЦИОМа.