В это десятилетие об эмигрантской жизни продолжали напоминать ранее изданные книги Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» (несколько изданий в 30-е годы), сборник «Ибикус» (1933), повесть «Черное золото» (последний раз вышла отдельным изданием под названием «Эмигранты» в 1940 г.), рассказывали вышедшие в СССР в 20-е, т. е. еще относительно свежие, книги Аркадия Аверченко, Романа Гуля, Жозефа Кесселя и еще минимум двух десятков авторов. Правда, из библиотек они были уже изъяты.
Белой эмиграции была посвящена обширная статья в первом издании Большой советской энциклопедии (т. 64. М., 1934, стб. 160–176). Из нее можно было узнать, что во всех странах, входящих в Лигу Наций, эмигранты живут по «нансеновскому паспорту», что в одной лишь Франции 400 тыс. русских и что
Людям, уже привыкшим читать между строк, жизнь эмиграции представлялась куда более безбедной и увлекательной, чем была на деле. Тем паче что на это намекали живые голоса оттуда. В 30-е гг. необыкновенной популярностью пользовался Вертинский, хотя его пластинки в СССР не выпускались и официально не ввозились. Довоенный партийный фельетонист деланно возмущался:
Выпады против Вертинского появились потому, что увлечение им приобрело размах, скрыть который стало невозможно. Советский агитпроп твердо держался правила: нападать на малозаметное явление – значит привлекать к нему «ненужное» («нездоровое») внимание. Агитпроп был дока в таких делах, и начинал атаку лишь тогда, когда было уже поздно делать вид, будто ничего не происходит.
Пластинки Вертинского фигурируют во множестве воспоминаний, описывающих 30-е гг. В фильме 1935 г. «Три товарища» (режиссер С. А. Тимошенко) снабженец в исполнении Михаила Жарова легко и в любых количествах добывает строжайше лимитированные лес, цемент, паркет и проч. за взятки в виде пластинок Вертинского. Возможно, создатели фильма намекали на взятки более традиционного свойства, но в данном случае это неважно – зрителям не надо было объяснять, что это за певец и почему он желанен. Каким образом пластинки Вертинского (а также Лещенко, Морфесси, Плевицкой и менее известных эмигрантских исполнителей) в таком количестве проникали в СССР – хорошая тема для исследования. Или даже расследования.
Вертинского полюбили и простые люди. Есть свидетельства, что его песни пели даже в лагерях. Срабатывал мощный контраст. Лиловый аббат, китайчонок Ли, принцесса Ирэн, юные пажи словно бы подмигивали комсомольцам, «ворошиловским стрелкам», зэкам и значкистам ГТО: «Знайте, ребята, есть другой мир. Есть синий и далекий океан, есть бананово-лимонный Сингапур. На свете много превосходных вещей, помимо соцсоревнования, пленумов Политбюро, кумачовых лозунгов и очередей за хлебом и мануфактурой». Для простых людей существование Вертинского и Лещенко было главным свидетельством об эмиграции, о второй России.
2. Закупорить СССР не удается
Коллективизация, «добровольно-принудительный» труд, высылки в холодные края – все это дало огромный урожай попыток бежать через советскую границу. Рабочие и крестьянские парни, не знавшие никаких языков, твердо верили, что стоит оказаться на той стороне, как тут же найдется русский, который переведет, объяснит, поможет.
До февраля 1936 г. через Торгсин можно было купить (за 500 руб. в золотом эквиваленте) заграничный паспорт, дававший возможность законно уехать насовсем. Такие паспорта обычно покупали зарубежные родственники, чтобы вызволить своих. Рассказы о выезжающих жадно передавались из уст в уста, вокруг них складывался целый фольклор. Отъезды были лучшим свидетельством: «нашим» за границей живется неизмеримо лучше, чем нам здесь.