Россия: критика исторического опыта. Том1

Низшей точки нравственного падения общество достигло в царствование Анны Иоанновны (1730–1740). Недоимки, достигшие размера почти двухгодичного государственного дохода, выколачивались путем жесточайшего насилия. Вооруженные отряды забирали все имущество у зажиточной части населения. Если полученных денег не хватало, то бывших собственников выводили на правеж. Били всех повсеместно и постоянно: дворян, воевод, низшее и высшее духовенство. Крестьян тысячами ссылали в Сибирь. Люди массами бежали за границу. За десять лет около 250 тыс. скрылись в Польше и Литве. Результатом были заброшенные деревни и голод. Медиатор, пытаясь подключиться к энергии общества, фактически его разрушал. Русские войска, попавшие за границу, имели приказ хватать всех беженцев, которые затем ссылались в Сибирь. Торговля людьми была узаконена. Она была обложена налогом, как и продажа любой другой собственности. Можно говорить «о страшном разложении русского общества в XVIII веке» [18]. Знаток России француз Леруа-Болье писал, что XVIII век был для России школой дезорганизации. Посланник Пецольд писал: «Все русские признают, что можно делать что угодно, имея в своем распоряжении известное количество гренадеров, погреб с водкой и несколько мешков с золотом». Граф Н. И. Панин говорил о режиме «временщиков и куртизанов», худшей форме личного произвола, правительственные учреждения он определял как «безгласные» и никакого образа государственного не имеющие.

Екатерина II застала страну в крайне мрачном состоянии. Почти все отрасли торговли были обращены в разорительные для страны частные монополии. Тюрьмы переполнены. Пытки и неправомерно жестокие наказания были в обычае. В суде господствовал произвол чиновников, народ страдал от незаконных поборов. Распоряжения сената исполнялись лишь после третьего указа. В сенате не было даже карты империи. «Доверия к правительству не было никакого, — писал В. Ключевский, — но все привыкли думать, что никакого другого распоряжения от него и исходить не могло, кроме вредного к общему благу. Значит, государство утратило свой смысл в народном мнении и даже превратилось в какой-то заговор против народа» [19]. Жизнь покидала закостеневшую государственную систему. Крайний авторитаризм, как и ранний умеренный авторитаризм, подвел страну к краю пропасти, к реальной угрозе новой национальной катастрофы. Массовое насилие власти имело разрушительные последствия. Впрочем, само это насилие было следствием массовой инверсии, утвердившей авторитаризм и дававшей властям нравственное право на насилие. Однако при этом предполагалось, что власть использует это право в других целях, для воплощения массовых идеалов. Следовательно, в глазах народа насилие, правомерное по своей сути, подчас применялось не по назначению. Фактически оно стимулировало обратную инверсию, отход народа от авторитарной власти.

Постоянное массовое стремление к локализму, желание замкнуться в локальных сообществах приобрело в результате банкротства крайнего авторитаризма новые черты. Негативное отношение к власти стало переноситься и на первое лицо, на царя, что имело громадные последствия для дальнейшей судьбы страны.