Россия между прошлым и будущим

Помню горечь солёного ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Чёрной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
И, прощаясь с Россией навеки,
Я постиг, я запомнил навек
Неподвижность толпы на спардеке,
Эти слёзы у дрогнувших век.

1926

«Тишина переполненных палуб»…

Сравните это с лёгкими, бегущими волнами за белым пароходом на Волге в мирное время: солнечный день, дети, матроски, лёгкие платья, кружевные зонтики, блаженная праздность; лицо, подставленное солнцу… А здесь – гнетущая тишина, люди, стоящие не шевелясь на накренившихся кораблях и пароходах…

Тишина – как натянутый лук. Какой гениальный и страшный образ!..

Снимая «Солнечный удар», мы пытались эту страшную тишину, этот натянутый лук, эту растерянность передать в кадре, когда белые офицеры, казаки ждут, застыли перед гнетущей неизвестностью, пытаются сохранить собственное достоинство. Хотя достоинство уже потеряно – ведь они срезали свои погоны… Унизительное и страшное ощущение: может быть, будут помилованы теми, с кем они недавно дрались и кого они презирали…

Вспомните туроверовское же – «Блеск тусклых погон на детских плечах». Другая тональность, другое восприятие…

«Не выдаст моя кобылица». Этот горячий, заинтересованный и полный азарта, очень заинтересованный голос. Ты отстаиваешь свои идеалы, свою Родину, так как ты её понимаешь, и дерёшься со своими братьями, с теми, кто понимает всё по-другому. Это самое страшное, что может быть вообще. Страшное и неизбывное, чему нет конца и срока давности, что не зарастает и не затягивается, и болит десятилетиями… Эта пропасть если не навсегда, то на очень долгие годы. Самая кровопролитная и жестокая война – это война Гражданская.

А теперь давайте прислушаемся к совершенно иной интонации Николая Туроверова.

* * *

Князю Н. Н. Оболенскому.

Нам всё равно, в какой стране
Сметать народное восстанье,
И нет в других, как нет во мне
Ни жалости, ни состраданья.
Вести учёт: в каком году, —
Для нас ненужная обуза;
И вот, в пустыне, как в аду,
Идём на возмущённых друзов.
Семнадцативековый срок
Прошёл, не торопясь, по миру;
Всё так же небо и песок
Глядят беспечно на Пальмиру,
Среди разрушенных колонн.
Но уцелевшие колонны,
Наш Иностранный легион —
Наследник римских легионов.

1940–1945

Это уже из цикла «Легион».

Какая усталость здесь слышится. Усталость профессионального воина, «солдата удачи», того, кто сражается за… деньги. Или за зарплату. Безразлично. Он сам пишет прямо об этом: «Нам всё равно, в какой стране//Сметать народное восстанье…» Отстранение и отстранённость. Как это не похоже на те стихи, что мы читали выше, где всё дышит личностным отношением.

* * *