Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Сам 1917 г. у нас оказался двухтактным — годом двух переворотов: февральского и октябрьского («переворотом» до 1927 г. официально большевики называли Октябрь 1917 г.). Февраль сулил буржуазно-либеральный строй, но вместо этого породил хаос, т. е. полностью провалился. Октябрь обещал мировую революцию и земшарный социализм — и обещание сдержал, но только не в мировом масштабе, а в русском, восстановив подорванную поздним самодержавием и февралистами великую державу как социалистическую.

Всю вторую половину XIX в. Россия стремительно шла к социальной революции, которая по определению могла быть только антисамодержавной и антикапиатлистической одновременно. Развитие капитализма в России — имманентно не- (вне-, анти-) капиталистическом социуме — разрушало нормальную жизнь, общественную ткань; процесс этот усугублялся интеграцией России в мировую капиталистическую систему в качестве сырьевой финансово зависимой от западного капитала экономики. И самодержавие ничего не могло с этим поделать, хотя грозные признаки грядущей катастрофы были видны уже в середине 1880-х! Министр финансов Н.Х. Бунге писал в 1886 г. о том, что уже с 1860-х годов стал обнаруживаться упадок российских финансов; всё это «готовит в недалёком будущем тяжёлую развязку» — «государственное банкротство», а за ним — «государственный переворот». Через три десятилетия прогноз Бунге оправдался.

Что могло спасти Россию от тяжёлой болезни петербургского самодержавия — искусственного и самого по себе и становящегося ещё более неорганичным русской жизни в XIX в. и особенно в пореформенную эпоху? Не случайно тот же М.О. Меньшиков говорил, что XIX век «следует считать столетием постепенного и в конце тревожно-быстрого упадка народного благосостояния России» и предупреждал: «если не произойдёт какой-нибудь смены энергий, …то Россия рискует быть разорённой без выстрела».

«Смена энергий» — это революция. Такой революцией стала Октябрьская. А вот Февраль был попыткой такую революцию предотвратить в интересах российского капитала и его главным образом британских союзников-кураторов, стремившихся к контролю над российскими ресурсами и к устранению евразийского геополитического конкурента. Как заметил в своих «Записках о революции» Н.С. Суханов, цели февралистов-заговорщиков находились в кричащем противоречии по отношению к объективным задачам социальной революции в России: «революция должна быть остановлена, обуздана, приведена к покорности».

Поскольку только революционная смена энергий могла спасти Россию, попытка предотвратить её есть не что иное как заговор против русской истории; то, что он совершался к выгоде Запада, иностранного капитала, делает его ещё более преступным — государственной изменой. Тем более, что в результате заговора был свергнут — в условиях войны! — главнокомандующий.

Здесь нет нужды расписывать конкретные схемы подготовки заговора, хода переворота — они известны. Важно лишь отметить, что управленчески система настолько сгнила, что даже не боролась, а сдалась без сопротивления. Безволие отрекающегося Николая II — лишь символ обезволенности и «предрешённой примиренности с возможными катастрофами» (генерал А. Мосолов) уже не системы даже — объединения распадающихся частей.

Либерально-буржуазно-масонский переворот под британским кураторством был попыткой извлечь прибыль (политическую, экономическую, геополитическую). Однако поскольку он явился нездоровым выражением «целого комплекса нездоровых социальных отношений, накопленного всем петербургским периодом русской истории» (И. Солоневич), то вся затейка вышла мертворождённой и гибельной для России. А ведь предупреждали умные люди, причём из среды самой же кадетской партии.

Так, князь П.Д. Долгоруков, председатель ЦК кадетской партии, толкавшей Россию к перевороту, в январе 1917 г. писал: «Дворцовый переворот не только нежелателен, но скорее гибелен для России. Дворцовый переворот не может дать никого, кто явился бы общепризнанным преемником». Так и вышло.