Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Абортивный кланово-олигархический режим февралистов не просуществовал и года. За девять месяцев безумного «мартобря» февралисты развалили всё, что только можно. Большевики в 1917 г. стали хозяевами корабля, с которого сбежала почти вся команда. И вот этот «пьяный корабль», так напоминающий то, что описал Артюр Рембо в своём знаменитом стихотворении, предстояло починить и использовать. Правда, большевики собирались использовать его в интересах не России, а мировой революции и замшарной республики. Однако сработало «коварство Истории» (Гегель) и Большая система «Россия», логика её долгосрочного развития расколола интернационал-социалистов, выделила из них державников поневоле и — результат известен: восстановление империи под другим названием, под другим цветом и уже в качестве не евразийского, а мирового феномена. Февраль же так и остался «пикником на обочине» русской истории, который пытались справить «робкие пúнгвины», впоследствии спрятавшие свои жирные и не очень тела в эмиграции. Россия выдохнула — и февральский перегар улетучился. Февраль это молодцам русской истории урок, причём главным образом — молодцам недобрым и неумелым, забывающим поговорку «Не буди лихо, пока оно тихо».

Русская история, капитализм и мировая борьба за власть, информацию и ресурсы

— Вышла Ваша новая книга «Вперед, к победе!» — расскажите подробнее о проблемах, которые в ней рассматриваются.

— «Вперед, к победе!» — сборник статей и интервью, которые я написал за последние 10–12 лет. В название сборника вынесена последняя фраза из знаменитой речи И.В. Сталина от 3 июля 1941 г. — «Вперед, за нашу победу!». В сборнике несколько тематических блоков. Это русская история; Иван Грозный и его опричнина; СССР как геоисторический проект; фигура Сталина и попытки пигмеев-десталинизаторов фальсифицировать историю; феномен капитализма. Последняя статья сборника — «Холодный восточный ветер» как бы закольцовывает его, поскольку в ней я попытался ответить на вопросы, поднятые в первой статье — «Опричнина в русской истории — воспоминание о будущем?». Я глубоко убежден, что субъектом стратегического действия, способным вытащить Россию из исторической ловушки, в которую загнали ее горбачевщина и ельцинщина, может быть только нечто вроде неоопричнины.

— В статье об опричнине Вы говорите об опричном принципе русской истории. Что это за принцип и какие еще принципы организации власти характерны для русской истории? Какие принципы объединяют русскую историю?

— Опричный принцип родился вместе с опричниной, точнее, она была материализацией этого принципа, он решал важнейшую задачу русской власти и русской истории — был средством подавления олигархического принципа. Результатом этого подавляющего действия стали самодержавие и самодержавный принцип. Суть в следующем. В ордынскую эпоху, а точнее в XIV в. в Московском княжестве возник симбиоз князя и боярства — «княжебоярский комбайн». В условиях конкуренции в ордынской системе успеха могли добиться только те русские княжества, верхушки которых выступали как единое целое, в которых знать не грызлась с князем, а поддерживала его. Наиболее преуспело в этом Московское княжество. Обратной стороной княжебоярского единства была определенная зависимость князя от боярства, т. е. мы имеем дело с олигархической системой, возглавляемой сильным князем.

Длительное время у московских князей не было иной опоры, чем боярство. Однако в конце XV в. после присоединения огромных новгородских земель и раздачи их в качестве поместий «детям боярским» (так тогда называли дворян) у князя появилась еще одна — новая социальная опора. В это время остро встала проблема централизации.

— Бояре выступали против централизации?

— В том-то и дело, что нет, за централизацию выступали все — и великий князь, и бояре, и церковь. Борьба развернулась за то, какой будет централизация — олигархической или единодержавной. Ясно, что в олигархической централизации, тем более в такой огромной стране как Московская Русь, таилась угроза распада страны и, в любом случае, слабость государства. Кроме того, олигархия в условиях социума, существующего в зоне рискованного земледелия и создающего небольшой совокупный общественный продукт, означала сильнейшее давление верхушки господствующего слоя на средние и нижние его группы, не говоря уже об эксплуатируемых низах.