Россия молодая (Книга 1)

- Ты, батюшка, зря закручинился, всего и делов, что давно в море не хаживал, в купцы подался. А был кормщиком - любо-дорого, я с малолетства помню, как на луде ударил тебя взводень...

Антип повернулся к Рябову, вздохнул всей грудью, сам вспомнил ту треклятую осень, вспомнил Рябова еще сиротою-зуйком.

- Огрузнел малость, - говорил кормщик, - а как в море выйдешь, живо молодость к тебе, батюшка, возвернется. Одно плохо - карта иноземная, да ты по памяти пойдешь, чай не позабыл путь на Соловецкие острова. А коли позабыл, принесу я нынче берестяную книгу, ты грамоте знаешь...

Антип сказал гордо:

- Чему быть - тому не миновать. Что сбудется - не минуется. Я об тебе говорил, да ты мужик бешеный, заспорил, что ли, с государем? Карта иноземная - заешь ее волки! Что как заставят по ней идти?

- А ты по-своему, батюшка!

- Отберут штурвал, тогда как?

- А ты, батюшка, по-своему, да как бы и по-ихнему. Зря я об карте-то и сказал давеча, не сдержался, кровь закипела. Видать, без хитрости не проживешь...

Тимофеев вздохнул, зашагал домой за узелочком, да чтобы еще подумать наедине, в тишине, обмозговать все, что ожидает в море, порыться в своих старых картах... По дороге ругался на себя:

- Дурак старый, рыл другому яму, сам в нее и ввалился, теперь вылезай, коли можешь, а коли не можешь - никто по тебе не заплачет...

Во дворе ни за что ни про что накричал на работника, пнул цепного пса, в избе встал на колени перед кивотом молиться, сипато пропел один псалом, опять рассердился, что глупо говорил с царем, слова какие-то никчемные произносил: "богопремудрости, песнословцы". А Ванька каков есть, таков он весь, как на ладони, еще утешал давеча, да по-доброму, а не по-злому...

Забыв молиться дальше, стоял перед кивотом, размышлял: и чего дочку проклинал? Мыкаются по людям, угла своего нет, сам бобылем старость доживает...

Засосало под ложечкой. Поел моченой брусники - не помогло. Тогда понял - душа болит, брусникой тут не отделаешься. Лег на лавку и стал вспоминать, как бывало кормщиком приходил с моря, как бежали за ним мальчишки, заглядывали в лицо: пришел с моря сам Антип, был великий шторм, а он хоть бы что! А нынче? Что нынче? Горшок денег в подпечке закопан?

Сам собрал себе узелок, думая с грустью: ему-то, Ваньке, небось, Таисья собирает. Завязал узел, пошел размеренным шагом, как в давние годы, по пути думал: Крыков, вот, Афанасий Петрович, был поручиком, стал ныне капралом, ежели и дальше так будет справлять цареву службу, дослужится и до солдата, а там недолго и в колодники попасть. А Ванька, народ говорит, вверх поднимается - с царевыми людьми днюет и ночует, из монастырского строгого узилища рыбарей освободил - значит, в большой силе человек. Может, суждено Ваньке Рябову немалое плавание?

Да и чем он плох, чем уж так не угодил кормщик Рябов?

Может, помириться?

У кружала постоял - не выпить ли крепыша для силы в жилах, но раздумал, давно не пил и не те годы, чтобы Тощаково пойло на пользу шло. Попил у женки на перевозе игристого пенного квасу, велел деду Игнату везти на Мосеев остров. Дед повез со всем почтением - в Архангельском городе Антип Тимофеев был не последним человеком.

На яхте - у штурвала, на солнышке - прилег поспать и проснулся, когда собирались отваливать. Уже гремели доски сходен, царь кричал в кожаную говорную трубу, какие концы где отдавать, свитские в Преображенских кафтанах быстро, ловко работали за матросов, по палубам, по шканцам бегали босые морского дела старатели, работали корабельную работу.

"Где же Рябов?" - с испугом и тоской подумал Антип, поднимаясь на ноги.

- Тут я, тут, батюшка! - как бы читая в его голове, откликнулся Рябов.

Он сидел поблизости, на бухте каната, веселыми глазами смотрел по сторонам, как работают на корабле царские свитские вперемежку с беломорскими рыбаками. Царь все кричал в трубу, скрипели блоки, лодья на веслах вытягивала яхту на двинский стреж...

- Что ж, батюшка, становись к делу! - негромко сказал Рябов.

Антип перекрестился, положил руки на штурвал. Все шире и шире делалась полоса воды между пристанью и яхтой. С криком летали чайки, низко проносились над судном, снова вздымались в небо. Антип еще переложил штурвал - яхта выходила на стреж полноводной Двины.

- Вишь, как ладно выходим! - опять сказал Рябов. - И ветер нам добрый, и кормщить ты, батюшка, не отучился. Погоди, еще поведешь артель, таких кормщиков у нас поискать...

Антип самодовольно улыбнулся, расставив ноги пошире, ответил басом:

- Авось, управимся...

5. ТРУДНОЕ ПЛАВАНИЕ

Испанец Альварес дель Роблес прибыл на цареву яхту торжественно и был принят с почетом, подобающим многоопытному и ученому навигатору. Разложив на столе в царской каюте голландские карты Белого моря, дель Роблес сказал с важностью:

- Сии карты, великий государь, доставлены на нашем "Золотом облаке", и хоть мы ими не пользовались, но можем поручиться в их верности, ибо изготовлены они достоуважаемым и непревзойденным мастером и искусником, который столь искушен в своем деле...

Федор Баженин вежливо, но твердо перебил испанца:

- Карта, что разложена здесь, неверна!