Россия молодая (Книга 1)

К новому кораблю подходили шлюпки царя и свиты, за ними медленно двигалась лодья с плотниками - достраивать корабль на плаву. Петр быстро взбежал наверх, обнял Апраксина, велел ставить столы для пиров. Рябов, отозвав Иевлева, тихо спросил:

- Матросы-то нынче не надобны?

- Нынче могут отдыхать, да завтра чтоб здесь были! - сказал Сильвестр Петрович. - Вооружим корабль - и в море...

Рябов смотрел на Иевлева улыбаясь.

- Чего смеешься? - спросил Сильвестр Петрович.

- Тут делов еще на месяц! - сказал кормщик. - Ранее не управиться. Мачты ставить, пушки, снастить, а ты - завтра! Все у вас спехом, словно бы дети малые...

Сильвестр Петрович порылся в кошельке, отыскал рубль, протянул Рябову:

- На, угостишь матросов для ради праздника спуска корабля. И быть всем в готовности...

Через несколько дней Иевлев опять прислал за Рябовым офицера. Кормщик быстро собрал своих матросов, поднял парус на карбасе корела Игната, подошел к трапу нового корабля, из пушечных портов которого уже торчали стволы орудий, привезенных Петром из Москвы. Дед Федор поднялся наверх первым, обдернул домотканную чистую рубаху, перебрал обутыми в новые морщни ногами, скомандовал:

- Но, робятки, не осрамись, дело такое...

Один за другим мужики-рыбари поднимались по трапу, не зная, куда идти дальше, что делать, кто тут старший - Лефорт ли в своих огромных локонах, Гордон ли, что задумчиво глядел на свинцовые воды Двины, Меншиков ли, что дремал в кожаном кресле...

Навстречу, размашисто шагая, вышел царь Петр, спросил громко:

- Матросы?

- Матросы! - выставив вперед бороденку, ответил дед Федор.

Петр Алексеевич добродушно усмехнулся, покачал головой, спросил:

- Что в коробах-то принесли?

- А харчишки! - ответил дед Федор. - Уговору-то не было, на каких харчах, вот и захватили для всякого случая, может, на своих велишь трудиться.

- Запасливые! - сказал Петр.

- А как же, государь! - ответил дед Федор. - Без хлебца не потрудишься...

Царь ушел, дед Федор, осмелев, повел поморов по кораблю. За ними пошли Меншиков, Иевлев, Апраксин, слушали рассуждения деда Федора.

- А ничего! - говорил он, задрав голову и оглядывая мачты. - Ничего лодейку построили, с умом. Ишь щеглы какие поставлены... и махавка на щегле, вишь...

- Какая такая махавка? - спросил Меншиков.

- По-нашему так говорится, по-морскому, - ответил дед Федор. - А по-ихнему, по-иноземному, - флюгарка.

Очень светлыми и зоркими еще глазами прирожденного морехода он в тишине, неторопливо оглядывал корабль и делал свои замечания - насчет мачт, которые называл щеглами, насчет рей, насчет парусов и всей оснастки корабля. И первым зашагал по палубе - смотреть, каковы люки, называя их творилами или приказеньями, как настелены палубы-житья, как построен сам корпус корабля, каковы на корабле казенки-каюты.

Потом, также не торопясь, окруженный своими мореходами, дружками и старыми учениками, разобрал фалы, определяя назначение каждой снасти, каждого каната, каждого узла и блока. Иногда он спорил с Семисадовым, но спорил мирно, уясняя с дотошностью назначение новых, незнакомых еще мелочей, поставленных иноземцами на этом корабле...

К вечеру, к прозрачным сумеркам, дед Федор был назначен боцманом, Семисадов старшим над рулевыми, Аггей - палубным, салотопник Черницын учеником констапеля, другие - кто марсовым, кто трюмным, кто якорным. Митеньке Борисову дали назначение, годное при его убожестве: он теперь был старшим такелажником.

- Чего оно - боцман? - спросил дед Федор.

Воевода, отворотясь от деда, от которого страшно несло чесноком - он только что поужинал ломтем хлеба и двумя головками чесноку, - объяснил, кто такой боцман на корабле. Дед неразборчиво хмыкнул, и было неясно: понял он или не понял.

- Старшой, вроде бы?

- Боцман есть... - раздражаясь, опять начал объяснять Апраксин.

Но не договорил, махнул рукой и ушел.

В сумерки, под крик падающих к речным водам чаек, матросы, закусывая возле бухты каната, беседовали, какая у них теперь пойдет жизнь, сколько рублев будет жалованья, какую дадут рухлядишку на одежду и куда велят ходить, в какие земли...

- Поиграет царь и забудет, - сказал Нил Лонгинов, назначенный старшим палубным матросом. - На Москве-то почитай моря нет, не поиграешь. Одно хорошо - от монасей ушли...

- Ушли-то ладно, - молвил Аггей, - а вот ребятишек малых прокормить то хитрость хитрая... Ни карбаса своего, ни сети справной, наготы да босоты изувешены шесты.

- Ныне весь день свое зоблим! - сердито сказал дед Федор. - Такого порядку мне и даром не надобно... Хошь бы требухи наварили, горяченького похлебать...

Копылов снизу вверх посмотрел на спокойно стоящего Рябова, сказал с укоризной:

- Подсудобил ты нам, Иван Савватеевич, работенку. Скажут тебе спасибо детишки наши...

Один Егорка Пустовойтов был доволен: тут тебе и пушки, и чиненные ядра, и в море, слышно, пойдем, и вроде бы пищаль дадут, или, на худой случай, алебарду. Пройтись бы с алебардою возле монастыря, попугать монасей...

Пока беседовали, подошел веселый Патрик Гордон, спросил:

- Матросы?

- Морского дела старатели! - ответил Нил Лонгинов.

- Старатели?