Россия молодая (Книга 1)

- А жир, государь, тюлений али нерпичий. Мы, как в море идем, бочки имеем с жиром. Ударит буря-непогода, мы ворвань из бочек - в мешки готовы перелить и ждем худого часу. Как молиться время придет, отходную себе петь, мы с тем пением мешки - в воду на веревках. Жир волнение и стишает...

Антип Тимофеев, красный от выпитой водки, степенно оглаживая бороду, кивал - верно-де, делаем, бывает. Дед Федор тоже кивал. Испанец дель Роблес, оглядывая стол исподлобья, несколько раз порывался вмешаться, но его не слушали. Наконец, с трудом выбирая русские слова и перемешивая их с немецкими и английскими, он сказал, что русским пора перестать строить плоскодонные суда, такие суда никуда не годятся, они валкие и плохо управляются на волне. Рябов нахмурился и насмешливо ответил:

- Килевой корабль дело доброе, да не для всякой работы. На килевом по нашему следу за плоскодонкой не вдруг пойдешь. Килевой корабль особую гавань требует, а мы от взводня везде укроемся и перезимуем где бог пошлет. Осадка у нас малая, мы к любому берегу подойдем. Как прижмет во льдах, мы свое плоскодонное суденышко и на льдину вытащим воротом, а с килевым бы пропали. И осушка нам при отливе не страшна, а килевой обсох - и все тут. Учат все учителя, а сами только по нашему следу и ходят...

- Учиться-то есть чему! - оборвал его Петр. - Больно головы задирать мы мастаки...

- Коли есть - нам не помеха, - спокойно сказал Рябов, - а вот, государь, коли-ежели и учитель ничего не смыслит...

Петр стукнул чубуком по столу:

- Рассуждать поспеем. Дело сказывай!

- Дело так дело. Давеча сей мореплаватель смеялся, что-де мы, поморы, свои суда вицей шьем, гвоздя не имеем. Да наши кочи, да лодьи, да карбасы, вицей шитые, там ходят, господин корабельщик, где вы и во сне не видывали бывать. Судно во льдах расшаталось, гвоздь выскочил, еще течи прибавлено. А вица от воды разбухает, от нее течи никогда не будет...

Испанец молчал, надменно поглядывая на Рябова, рыбаки посмеивались в бороды, - задал кормщик иноземцам жару, нечего и ответить...

В наступившей тишине вдруг раздался спокойный голос Хилкова, словно бы размышляющего вслух:

- Так, государь, сей кормщик верно говорит. По весне был я в Соловецкой обители, и архимандрит оной Фирс дал мне список жития Варлаама Керетского, древней летописи пятнадцатого века...

Петр с удивлением посмотрел на Хилкова, словно увидел его впервые, спросил резко:

- Что за Варлаам? О чем толкуешь?

- О летописи Керетского, государь, где сказано так, что я накрепко запомнил и мыслю - всем твоим корабельщикам сии слова летописи навечно надо знать...

Голос Хилкова зазвенел, лицо вспыхнуло, с твердостью и силой он произнес:

- Сказано летописцем Керетским: "но и род его хожаша в варяги, доспеваша им суда на ту их потребу морскую, и тому судовому художеству дружелюбно учаша"... Не нас варяги, но мы их учили суда для морского хождения строить.

И Хилков повторил:

- Дружелюбно учаша!

Лицо Петра смягчилось, он взглянул прямо в глаза Андрею Яковлевичу, произнес с неожиданной грустью в голосе:

- Дружелюбно учаша. Славные слова! Ладно сказано!

И, опершись рукою на плечо Патрика Гордона, еще раз повторил:

- Слышите ли, господин генерал и адмирал и еще кто вы у нас, запамятовал. Слышите? Дружелюбно учаша. За то и пить нынче будем... Наливайте всем, да не скупитесь, господин Гордон!

К утру в трапезной монастыря остались Петр, Апраксин, Меншиков, Гордон, Воронин, Иевлев и Хилков. Морского дела старателей, уставших в бурю, сморил крепкий сон. Антип Тимофеев, напившись, стал срамословить, Рябов его увел. Бояре давно храпели в душных монастырских келейках, во сне стонали, вскрикивали, видели себя потонувшими в пучине морской. Испанец дель Роблес, сунув полуштоф водки в карман кафтана, ушел спать на яхту...

Шторм в море стал еще злее, соленый ветер дул с силой урагана, колокола на звоннице звонили сами по себе от ударов бури. А в трапезной было тихо, тепло, все сидели в одном углу, руками с одного блюда ели свежую жареную палтусину и спорили, перебивая друг друга.

- А и врешь, Андрей Яковлевич, княжий сын! - вытирая руки о камзол, говорил Петр Хилкову. - Врешь, друг разлюбезный! Что твои попы? Чему они научат? Стой, дай сказать! Писанию научат, да не о том речь...

- Моряки нам нужны вот как! - твердо и резко сказал Апраксин. Навигаторы!

Петр отмахнулся:

- Погоди ты с навигаторами! Ни о чем не слушает, кроме как о навигаторах, человек, божья душа. Многое иное нам не менее надобно: художества воинские, Марсовы, пушки добрые, корабли строить надобно килевые, военные, науки математические тож знать. Отойди, Патрик, не мешай!

- Русский человек все может, - наваливаясь грудью на плечо царя, сказал Гордон. - Я вижу, да, я знаю. Школу надо, очень хорошую иметь школу. Я видел под Кожуховым, я каждый день вижу, о, Питер, я видел все. Я знаю...

Петр засмеялся, оттолкнул Гордона, сказал ласково:

- Спать тебе пора, господин генерал. Уведите его соснуть, ребята...

Но Гордон не дался Меншикову, запел старую шотландскую песню. Его не слушали. Федор Матвеевич говорил, постукивая ребром ладони по столу: