Россия молодая (Книга 1)

Шагая по кривой улочке, Патрик Гордон опять почувствовал себя совсем плохо: стеснило сердце, нечем стало дышать. Уронив палку, генерал схватился руками за колья забора и тотчас же понял, что сползает на землю. "Теперь я здесь немного передохну!" - подумал Гордон, но земля куда-то стала проваливаться, и он перестал и видеть, и слышать, и думать.

Очнулся генерал в доме полковника Снивина. Лекарь во всем черном, с темным лицом и узкими губами, размешивал в стакане золотистое питье. Анабелла неподалеку шепотом разговаривала с мужем. Лицо у Снивина было самодовольное и спокойное.

"Он меня похоронил! - подумал Гордон. - Но, черт возьми, я еще не умер. Разумеется, я побывал там, но я вернулся оттуда обратно. Я даже пробыл там порядочное время, но теперь я здесь. Какое горе для вас, сэр, не правда ли?"

Сердце билось ровно, спокойно. Лучик солнца - маленький и веселый светился на одеяле, видимо, было утро. Лекарь с питьем в стакане подошел близко. Взор его встретился с взглядом Гордона.

- О, вам лучше? - спросил лекарь настороженно.

- Да, мне лучше! - ответил Патрик Гордон и сам подивился силе и звучности своего голоса. - Пожалуй, мне совсем хорошо. Я просто устал, мало спал, много ел и пил. В моем возрасте лучшее лечение - это воздержание. Благодарю вас, господин доктор, я не употребляю лекарств...

Спокойным движением он отодвинул от себя руку лекаря, сел в постели, сказал со вздохом:

- Очень сожалею, что огорчил мою дочь и ее супруга - господина полковника. Чрезвычайно сожалею. Но теперь мне совсем хорошо... Я здоров!

Оставшись наедине с лекарем, генерал спросил:

- Как вас зовут, сэр?

- Меня зовут Дес-Фонтейнес.

Гордон кивнул и заговорил задумчиво:

- Все довольно просто, господин доктор, довольно просто, если подумать как следует. Когда мы служим русским честно, то нас ненавидят наши соотечественники, не правда ли? И нашептывают русским про нас всякие мерзости. И русские, вероятно, правы, когда не совсем доверяют нам. С какой стати они должны нам доверять?

Дес-Фонтейнес холодно улыбнулся.

- Генерал увлечен этим народом! - сказал он. - Иногда так случается...

- Это случается со всеми, кто живет тут долго, - ответил Гордон. - У кого есть уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, и кто, разумеется, не совсем глуп...

- Вот как?

- Смею вас уверить, сэр, что именно так.

- А я думаю иначе, генерал. Правда, я тут провел не много времени, но предполагаю, что московиты недостойны уважения...

- Почему же?

- Потому, что здесь происходят неслыханные жестокости...

- Неслыханные в цивилизованном мире?

- Хотя бы в цивилизованном мире.

Гордон поудобнее вытянул длинные ноги, поправил подушку под спиною, заговорил глухо, горько:

- Будь трижды проклят мир и дураки, его населяющие. Коперник тридцать пять лет откладывал печатание своей книги, боясь этого вашего цивилизованного мира, и увидел труд свой, выданный типографщиком, только на смертном одре. И он был прав в своей боязни, Коперник. Инквизиция осудила его труд, как еретический. Я сам читал в "Конгрегации Индекса", что книга Коперника запрещена, потому что противоречит священному писанию. А Галилей? Вы лекарь, сэр, и должны знать эти славные имена! Черт возьми, в вашей Европе Галилея заставили отказаться от самого себя...

Дес-Фонтейнес смотрел на Гордона не отрываясь; было видно, что слушает он с интересом.

- А когда Галилей умер, то ему отказали в погребении на кладбище. Вы осведомлены об этом? И о Джордано Бруно вы тоже осведомлены? Кстати, сэр, вы никогда не видели свинцовую тюрьму Пьемби в Венеции? Нет? А я имел честь ее видеть! Шесть лет Бруно продержали в этой тюрьме, а несколько позже живым сожгли в Риме...

На щеках Гордона проступили пятна, глаза сурово блестели из-под нависших бровей, голос звучал мощно.

- Он был наказан столь милосердно, сколько возможно, и без пролития крови, - с гневной насмешкой повторил Гордон формулу смертного приговора святой инквизиции: "Без пролития крови..."

- Это было почти сто лет тому назад, - прервал Дес-Фонтейнес. - Нравы с тех пор изменились...

- Нравы нисколько не изменились! Разве статуя Бруно - этого великого из великих - поставлена под куполом собора святого Петра в Риме? Что же вы молчите? Разве инквизиция осудила сама себя? Нет, сэр, никогда - слышите вы? - никогда не поставят Джордано в соборе! И эти проклятые варвары еще смеют осуждать московитов, смеяться над ними и хулить то дурное, что видят здесь, так, как будто они сами ангелы, слетевшие с небес. Слушайте меня внимательно, сэр: когда я в молодые годы бывал в епископстве Вампергском, там за пять лет сожгли шестьсот ведьм, и среди них было сожжено двадцать три девочки, самой старшей из которых еще не исполнилось десяти лет. В княжестве Рейс за два года сожгли более тысячи волшебниц. По всему вашему цивилизованному миру каждый день пылают костры инквизиции...

- Я лютеранин! - негромко произнес Дес-Фонтейнес. - Поверьте, генерал, что деяния инквизиции мне не менее отвратительны, нежели вам...