Россия молодая (Книга 1)

Апраксин позвонил в колокольчик, другой слуга принес щедрые подарки мореходам: по дюжине соболей, да еще куниц, да еще росомах. Федор Матвеевич, тонко улыбаясь, одаривал каждого, любезно просил не помнить зла, приходить с товарами, везти товаров поболее - самых добрых, без обману, без обвесу; расчет пойдет подлинным серебром, не подделками. Уркварт стоял в углу, делал вид, что подарками и словами воеводы не интересуется нисколько. Иноземцы, принимая подарки, чувствовали себя не очень ловко: Апраксин смотрел им в глаза, и взор его был насмешлив.

Когда совсем рассвело, у дома воеводы бухнула маленькая медная пушка: это означало - таможне начинать досмотр, корабельщикам готовиться к выходу в море.

Сильвестр Петрович и Апраксин молча стояли на высоком крыльце, смотрели, как от пристани отвалили таможенные карбасы под прапорцем. Таможенники с мушкетами стояли в своих суденышках, ветер трепал маленький прапорец.

- Прочитает пасс Уркварта, обрадуется, поди! - сказал Иевлев.

- Кто?

- Крыков.

- Поручик бывший?

- Он, бедняга.

- Да он ли на досмотре?

- Без него не обходятся. Голова светлая.

Над Двиною быстро бежали облака - тяжелые, уже осенние. И ветер дул холодный, северный, словно грозился: погодите, еще узнаете, где живете! Сильвестр Петрович зябко поежился, сказал Апраксину:

- Напишет, я чай, Уркварт жалобу на нас?

- Напишет! - усмехнулся Апраксин. - У него свои люди на Кукуе, да и у нас свои на Руси найдутся. Авось, схоронят концы в воду. Не всякая пуля в лоб, есть что и в куст бьет...

Обернулся к пушкарю, сказал стрелять в другой раз. Пушка опять ударила: второй выстрел означал - иноземным кораблям готовиться с якоря сниматься.

- Что больно быстро? - спросил Сильвестр Петрович.

- А чего делать-то? Ишь, ветер им задул попутный, задержатся - спадет, опять на берег пойдут. Хватит, отгулялись, пора и честь знать...

Таможенники вернулись скоро, Апраксин велел стрельцу-караульщику спехом бежать к пристани, звать к воеводе капрала Крыкова. Стрелец, разбрызгивая грязь сапогами, подобрав полы кафтана, заспешил, побежал.

Афанасий Петрович подошел, поклонился, - по лицу его ничего нельзя было понять.

- Все ли добром на кораблях? - спросил Федор Матвеевич.

- Все будто добром, князь-воевода.

- Шхипер Уркварт в себе ли? - чуть улыбнувшись, спросил Апраксин.

- Шхипер Уркварт малым делом не в себе! - сохраняя почтительность, строгим голосом, но с едва заметной усмешкой в глазах молвил Афанасий Петрович. - В каюте пасс свой шхиперский потоптал сапогами и парик с себя кинул об пол. Всяко бесчестил город наш Архангельск и порядки наши.

- Господин Джеймс при сем присутствовал?

- Господин Джеймс, князь-воевода, нынче по нездоровью на досмотр корабельный прибыть не мог.

Апраксин кивнул:

- Что ж... иди, капрал...

Крыков, придерживая сумку у бедра, как в былые времена шпагу, пошел к воротам. Иевлев его окликнул:

- Афанасий Петрович!

Бывший поручик остановился, в лице его, всегда твердом и спокойном, что-то дрогнуло: окликнули его не капралом, а по имени-отчеству. Иевлев пошел к нему навстречу, сказал, сдерживая волнение:

- Афанасий Петрович, ты жди. Беде твоей вечно так не быть. Нынче дело не стронется, завтра тоже, а с течением времени авось и полегчает. Ты служи, Афанасий Петрович.

- Я и то служу! - просто ответил Крыков. - Да ведь...

Он махнул рукой с отчаянием.

- Нынче так, а время пройдет - сожрут живьем, Сильвестр Петрович. Майор Джеймс только воеводу да тебя и опасается...

Опять грохнула пушка, третий выстрел означал: кораблям с якорей сниматься, идти в море, попутного ветра вам, корабельщики, доброго пути.

- Прощай, Афанасий Петрович! - сказал Иевлев. - Коли что наведайся...

Крыков поклонился, пошел к воротам.

Иевлев вернулся в дом. Воевода Апраксин уже сидел за корабельными чертежами, курил трубку, считал грифелем на доске. Увидев Сильвестра Петровича, сказал:

- Ну, корабельщик, подсаживайся поближе. Давай учиться, покуда время есть. Потом не поспеем, я чай...

2. ОСЕННЕЙ НОЧЬЮ

Вечером, когда Иевлев вернулся с Пушечного двора, у воеводы был Осип Баженин. Федор Матвеевич подписывал бумаги, Баженин посыпал подписи песочком.

- Ну, что у них на Пушечном? - не поворачивая головы, спросил Апраксин.

- Одно название - Пушечный! - сказал Иевлев.

Баженин протянул за бумагами руку - толстые пальцы в перстнях и кольцах дрожали.

- Ого! - усмехнулся Федор Матвеевич. - Видать, слезное было прощание с государем в Холмогорах?

И с хрустом надкусил сочное яблоко.

Глазки Баженина злобно блеснули из-под опухших век: молод воевода, а как разговаривает! Ничего, еще прижмем, запищишь у нас, возрыдаешь слезно, Федор Матвеевич! Не таким хребты ломали!

Но ничего не сказал, поклонился, вздохнул, словно каясь.

- Так вот и начинай! - сказал Апраксин. - Медлить не для чего! Пусть народишко лес возит, пилит, обтесывает. Верфи еще толком не достроены, порядку нигде нет. Государева воля, сам ведаешь, Петр Алексеевич шутить не любит. Не нынче-завтра мы с Сильвестром Петровичем сами приедем смотреть, как делаешь. Увидим - худо, не пожалеем. Да ты садись, что стоишь, в ногах правды нет. Винца налить?