Россия молодая (Книга 1)

- Напужались! Молельщики! Все едино сюда придет - некуда ему более податься...

Дед Семен наступал:

- Некуда? Свет клином на нас сошелся?

Молчан крикнул:

- И на воле люди добрые есть. Не продадут нас, небось, понимают что к чему...

Семисадов говорил наставительно:

- Смелому уху хлебать, а трусливому и тюри не видать! Потерпи малость, трудники. Придет к нам келарь, посмотрите...

Два дня о келаре не было ни слуху ни духу. На третий пришел в избу бить большое рукобитие. Опять привез угощение - еще целые розвальни.

- О прошлого разу, не в обиду скажу, - говорил Рябов, - мучица с тухлинкой была... Да нынче вспоминать ни к чему, так, для разговору...

Агафоник вздыхал:

- Разве за всем уследишь? В сырость свалили мучицу - вот и прохудилась...

Перед тем, как ударить по рукам, Рябов для удовольствия трударей спросил:

- Али других не нашел? Рыбари перевелись у нас, что ли?

Агафоник притворился, что не слышит, подтянул рукав однорядки, заложил в ладонь, по правилу, запивную деньгу. Рябов тоже подтянул рукав кафтана. Ударили с силой, Агафоник от боли скосоротился. Из руки в руку пошла запивная деньга. Послушник, что приехал с Агафоником, давал каждому кожаную бирку, - бирка обозначала, что более с трударя рвать нечего, чист перед государевой казной. Утром должны были рыбарей отпустить...

- Вот оно как, - молвил Семисадов, проводив келаря, - живем - хлеб жуем, а будет, что и с солью...

3. БЫТЬ ВОЙНЕ!

Поздней ночью в ворота спящего дома воеводы Архангелогородского и Холмогорского застучали дюжие Ямщиковы кулаки, в светелке сторожа-воротника засветился огонек, по светлицам и покоям, по горницам и сеням забегали сонные слуги, поволокли дрова - топить печи, кули на поварню - стряпать, воду на коромыслах - топить баню. Воротник с поклонами распахнул обе створки скрипящих ворот, поезд воеводы въехал во двор. Сильвестр Петрович, сонный, в нагольном полушубке, в валенках, надетых на босу ногу, сбежал с крыльца, кинулся обнять доброго друга, но из возка вместо Федора Матвеевича вышла Маша, добротно укутанная, с блестящими на лунном свете глазами, с ямочками на щеках, - такая красивая, славная и свежая, что Сильвестр Петрович даже как-то ослабел, не поверил своей радости, отступил назад, в сугроб. Выпрастывая ноги из волчьей шкуры, Апраксин весело смеялся, спрашивал громко, на весь двор:

- Да ты что, Сильвестр, богоданную жену не признаешь? Ты куда от нее побег? Веди скорее в дом, намучилась она дорогою, намерзлась, вся иззябла...

Иевлев, не стыдясь шумевших с упряжками конюхов, ямщиков, егерей, обнял жену, поцеловал ее в холодные щеки, в глаз, в висок. Она отстранялась, смотрела в его лицо, шептала:

- Словно и не ты! Похудел как! Сильвестр, лапушка моя...

В парадных покоях воеводского дома пахло нежилым, дымили печи, с громким лаем, стуча когтями по голым доскам пола, носились длинномордые охотничьи псы. В верхних горницах было потеплее, полы здесь Иевлев сплошь заложил пушистыми шкурами белых медведей и оленей, на стенах висели ковры, по коврам - охотничьи рога, рогатины, ножи, мушкеты Федора Матвеевича. На столе посредине иевлевской горницы тускло отсвечивал полированный медный глобус, валялись трубки - глиняные и вересковые, кисеты с табаком, горкой лежали готовальня, корабельные чертежи, книги в телячьих и сафьяновых переплетах...

- Как на Москве, у дядюшки! - сказала Маша.

- Что как у дядюшки? - не понял Сильвестр Петрович.

- Книги, листы, списки...

Он кивнул, все еще не веря тому, что Маша с ним, здесь, в Архангельске. Маша вздохнула, попросила беспомощно:

- Потяни за рукав, не снять мне самой шубу-то.

Сильвестр Петрович потянул, - одна шуба снялась, под ней оказалась другая, легкая.

- И ее сними! - сказала Маша.

Иевлев снял другую, под ней был меховой камзольчик.

- Словно капуста! - засмеялся счастливо Сильвестр Петрович.

Обе шубы и камзольчик лежали на полу, никто их не поднимал. Маша переступила через мех, Иевлев протянул к ней руки, она прижалась к нему всем телом.

- Намаялась? - жадно целуя ее, спросил Сильвестр Петрович.

- Волков больно много шныряет по дорогам! - ответила Маша. - Так и скачут сзади. А глаза у них зеленые. И разбойники тоже были...

Она расстегнула на груди душегрейку, встряхнула головою, волосы рассыпались. Тонкими пальцами стала быстро заплетать косу. Щеки ее жарко горели с мороза.

- Долго ехали?

- Быстро!

Сильвестр Петрович, мешая ей, заплетал вместе с ней косу. Заплетали долго, путаясь пальцами, счастливо поглядывая друг на друга. Он спрашивал про Москву, про дядюшку, про Машиных подружек и своих дружков, она отвечала невпопад, обоим было от всего этого смешно.

- Погоди! - сказала Маша, отталкивая мужа.

Заскрипела дверь. Машина девушка принесла короб с вещами, мешок, сзади слуга, пыхтя, тащил тюк, зашитый в рогожу, - книги, подарок Родиона Кирилловича. Девушка поклонилась Иевлеву, поздравила с добрым свиданьицем. За стеною ухнула об пол еще вязанка смолистых поленьев. Федор Матвеевич велел нынче натопить покрепче, чтобы отогрелась молодая жена Сильвестра Петровича.