Россия молодая (Книга 1)

Сильвестр Петрович дочитал бумагу, сложил ее бережно, протянул воеводе. Прозоровский, готовый было к тому, что приезжий офицер явился, дабы схватить его и в кандалах везти на Москву в Преображенский приказ за слишком вольное "кормление" на воеводстве, - не веря ушам, стоял неподвижно, посапывал коротким задранным носиком. Потом, очнувшись, испугался больше прежнего: шведы идут на Архангельск?

- Еще не идут, - ответил Иевлев, - но весьма могут пойти, чтобы здесь покончить с кораблестроением морским и запереть Русь без выхода в Студеное море.

Боярин охнул, перекрестился, сел, зашептал бессмысленно:

- Об том знают бог да великий государь...

Высокий ростом офицер Егорша пренагло фыркнул на испуг князя, ответил с издевкою:

- И богу ведомо, боярин воевода, и великому государю ведомо, и нам, грешным, сие знать надобно...

Иевлев, барабаня пальцами по столу, позевывал с дороги, смотрел в сторону, на стенной ковер, увешанный оружием - булавами, мечами, буздыганами, пищалями, сулебами, охотничьими, окованными серебром, рогатинами, - эдакое оружейное богатство у вояки-князя!

- Шведы нас... воевать! - воскликнул князь. - Да как же мы, сударь, совладаем при нашей скудости, где войска наберем, пушки, кулеврины... Легкое ли дело - крепость! Как ее построишь? Ты сам посуди, вникни: шведы сколь великий урон нам учинили под Нарвою. А там видимо-невидимо войска нашего было, сколь обученных, преславных генералов, сам герцог де Кроа...

Иевлев ответил со спокойным презрением:

- Те генералы и герцог де Кроа - гнусные изменники. Кабы не они, еще неизвестно, чем кончилась бы нарвская баталия...

- Вишь, вишь! - не слушая, закричал князь. - Вишь! И то разбиты были наголову, а здесь, как будет здесь? Побьют, ей-ей побьют, и с крепостью побьют, и без крепости...

Он вскочил с лавки, покрытой ярких цветов ковром, наступая на полы длинного стеганного на пуху халата, метнулся к Иевлеву, спросил шепотом:

- На кой нам корабли? Были без кораблей и будем без них. Ты человек разумный, русский, дворянского роду. Отец твой-то корабельное дело ведал ли? Дед? Прадед?

Иевлев тоже встал, ответил негромко, но с такой жестокостью и так гневно, что боярин часто задышал и взялся рукою за сердце.

- Я царскому указу не судья! - сказал Сильвестр Петрович медленно и внятно. - Что велено, то и будет делаться - волею или неволею. О флоте речь особая, кто прирос гузном к земле - того на воду и кнутом не сгонишь. О крепости будем говорить завтра. А не позже как через неделю на постройку пойдет первый обоз с камнем и прочим припасом. Ежели станет ведомо мне противоборство делу, для которого прибыл я сюда, немедля же отпишу в Новгородскую четверть да князю-кесарю господину Ромодановскому, дабы здесь на веки вечные думать забыли шведу кланяться. Князь-кесарь умеет хребты ломать, ему супротивников жечь огнем не впервой...

Прозоровский обмер, замахал на Иевлева руками:

- Да что ты, сокол! Я не об себе, я об народишке. Как народишко меж собою говорит, так и я. Разве ж посмела бы моя скудость. Куда нам рассуждать! Истинно, истинно об том знают бог да великий наш государь...

Иевлев не ответил, от угощения и от бани отказался, ушел спать.

Алексей Петрович, охая, привалился к жене, княгине Авдотье, под жаркую перину, зашептал, ужасаясь приезду нежданных гостей и смертно пугая супругу:

- Кто? Антихрист, ей-ей антихрист. Глазищи бесовские, морда белая, ни кровиночки, сам весь табачищем никоциантским провонял. Из тех, что за море, в неметчину с ним, с дьяволом пучеглазым, таскались, еретик, едва серным пламенем не горит. Я ему, окаянному, и так и эдак - не внемлет, ничему не внемлет...

- Да что, да, господи, - задыхалась от ужаса княгиня, - не пойму я, ты толком, толком, князюшка, по порядочку...

- Дурища, говяжье мясо! - сердился воевода. - Ты вникай, коровища! От шведа нам велено здесь скудостью нашей борониться, крепость строить. Я ему, ироду, взмолился, а он и слушать не восхотел, зверюгой Ромодановским, Преображенским приказом, пыткою грозится. Ахти нам, жена, пропали теперь, достигла и до нас длань его, проклятущего...

Авдотья затрепыхалась, раскрыла рот до ушей:

- Сам приехал? Государь?

- О, господи! - в тоске воскликнул воевода. - Тумба, горе мое, у других жена, у меня пень лесной... Тебя не жалко, подыхай, - детишечек, голубочков, кровиночек своих, жалею: в бедности, лихой смертью скончают животы своея. Да не вой, крысиха постылая, нишкни, услышит бес, антихрист...

Под мерный шорох тараканов, утирая полотенцем пот, тупо глядя в стену, воевода жаловался:

- Еллинский богоотступник, богомерзкие науки велит всем долбить, - где оно слыхано? Еретические книги всем приказано знать, в пекло, в ад сам добрых пихает! Сказывают люди: на Москве кой ни день - машкерад, демонские рыла поверх своего скобленого насаживают, бесовские пляски пляшут, гады, и звери, и птицы...

- Ой, не пойму, не пойму, никак не пойму! - жаловалась княгиня. - Чего ты сказываешь - не пойму...

- Не тебе, тараканам сказываю, более некому...

И опять бубнил: