Россия молодая (Книга 1)

- Спрятать надо, рассовать по разным углам, чтобы не вместе была...

Хилков вдруг с подозрением взглянул на Якоба.

- Значит, более не принесешь? - спросил он тихо.

- Не принесу.

Они помолчали. Да и трудно клеится разговор, когда один из друзей уезжает, а другой остается.

Якоб коротко рассказал о своих планах.

- Ну, когда так, - строго заговорил Хилков, - в Копенгагене увидишь Измайлова. Скажи ему моим именем, да что моим! Не для себя, я чай, делаю, пусть отыщет здесь каких ни есть сребролюбцев, даст им денег, дабы писать мне не запрещали. А коли сам сробеет, на Москву пусть отпишет.

- Понял, - сказал Якоб и поднялся.

- С чего заспешил уходить?

- Более нельзя мне здесь оставаться, - сказал Якоб. - Не сегодня-завтра схватят. Проведали чего-то или просто опасаются - не знаю, но только присматриваются...

Хилков усмехнулся:

- Упреждал я тебя, милого друга, не ожгись! Смел больно и повсюду все сам делаешь. И на галеры, и письма тайные, и по городам - где какие корабли строятся, и по пушечному литью...

Якоб ответил упрямо:

- Коли война, так не помедлишь. И то сколь много времени делал безбоязненно: видно - пора, отгулял свое по королевству шведскому.

Андрей Яковлевич разгладил седеющие усы, сел рядом с Якобом, обнял его за плечи, сказал душевным голосом:

- Имена не запоминай, скажи просто - консилия. Так-то, друг добрый... Скажи еще: завидовал, дескать, Андрей Яковлевич галерным каторжанам. Из них кто посмелее - бежит, Хилкову же не убежать никак, два пристава - днем, четыре - ночью, да решетки, да от короля указ - беречь неусыпно под страхом смерти. Ну и ноги пухнут... Засим прощай, молодец. Был ты мне другом, много помог, много славных минут, да и часов, провели мы вместе...

Андрей Яковлевич взял Якоба ладонями за щеки, поцеловал. Якоб заговорил, сдерживая волнение:

- Вы пребывайте в спокойствии, Андрей Яковлевич. Я все, как вы велели, сделаю. Ничего не забуду. И еще скажу: никогда не забуду, как рассказывали вы мне краткие повести об истории российской, как отвечали на вопросы мои, которых такое множество я задавал, как последние деньги свои давали мне для несчастных пленных.

- Ну-ну, - остановил Хилков. - Еще чего, - русский русскому на чужбине не поможет, тогда, брат, и свету конец. Иди. Прощай. Спасибо за все, что делал!

Когда Якоб был уже у двери и даже взялся рукою за скобу, Хилков вдруг окликнул его:

- Стой, погоди!

- Стою!

Он обернулся. Князь, улыбаясь, молчал...

- Что вы, Андрей Яковлевич?

- Последнюю цыдулю, что от меня отправлял, тайную, не ведаешь?

- Не знаю, князь.

- То-то, что не знаешь. Умная цыдуля, пригодится, я чай, нашим. Об лоцмане там речь идет. Дабы доброго лоцмана отыскали...

- Какого лоцмана?

- Узнаешь со временем. Ах, досадно мне, дружок! Ты знать все будешь, а я здесь ничего не узнаю. Ну, прощай, иди...

Якоб вышел, спустился с крыльца, вежливо дважды поклонился приставам, сказал на всякий случай, что завтра, когда принесет князю обед, захватит с собою не водку, а рому, и отправился домой.

Трактирщик, дядюшка Грейс, дремал в своем кресле. Открыв один глаз, он спросил:

- А может быть, ты, парень, еще раздумаешь и останешься?

Якоб не ответил.

- Если ты останешься, я тебя возьму. Но за ту же плату...

- Если бы заплатили побольше...

- Неблагодарная тварь...

Молча сложил Якоб в сундучок белье, пару будничного платья, теплую фуфайку, башмаки на деревянных подошвах и, надев свой праздничный красный кафтан, спустился с сундучком подмышкой по скрипучим ступеням. У него было еще много дела нынче.

Прежде всего на железном рынке он купил три маленьких напильника, полдюжины матросских ножей и дюжину испанских стилетов. В тихом месте, у моря, он туго стянул все свои покупки бечевкой, бережно привязал к оружию заранее приготовленное письмо и замотал все вместе тряпкой. Потом, захватив несколько бутылок рому, Якоб отправился на галерную пристань и спросил у голландца-надсмотрщика, на борту ли капитан Альстрем.

Альстрем был на борту.

Якоб поднялся по трапу, громко поздоровался с комитом Сигге и закричал ему, словно глухому:

- Теперь и я моряк, гере Сигге. Больше я не слуга в трактире.

Сигге принял эту новость равнодушно, но кое-кто из шиурмы поднял голову. Якоб пошел дальше, к капитанской каюте. На пути его - снизу, со скамей, где были прикованы каторжане, - поднялась рука с раскрытой ладонью, а у Якоба как раз в это мгновение расстегнулась пряжка на башмаке. Он нагнулся и пошел дальше уже без свертка - только с сундучком.

Капитан Альстрем поблагодарил за ром и со своей стороны высказал пожелание помочь молодому человеку на его новом пути.

- Я знаю эконома на эскадре, - сказал он, - эконом нуждается в опытном помощнике адмиральского буфетчика.

И Альстрем написал Якобу, который словно забыл о долге капитана трактирщику, записку к эконому эскадры.

- Теперь встретимся в море! - сказал Якоб, прощаясь.

- К сожалению, мы нынче уходим в Ревель! - сказал капитан. - У нас разные дороги...