Россия молодая (Книга 1)

И заплакал. Покуда дель Роблес его утешал и отчитывал, чего-де блажишь, дурья голова, Рябов сменил кружки: матросу с серьгой - свою, себе - его. Опять выпили, и дель Роблес спросил: правда ли, что на Вавчуге иждивением купцов Бажениных, по царскому указу корабли для морского хождения строятся? Любопытно-де знать, скоро ль Московия на моря выйдет. Царь Петр, его миропомазанное величество, да продлит господь ему дни, будто такое замыслил, что раньше не бывало. И каковы корабли строятся на верфи у Бажениных? И в самом ли деле умельцы есть, чтобы чертежи читать и согласно всей премудрости подлинный корабль строить.

Митенька перевел, Рябов лениво усмехнулся. Вавчуга не близко, откуда ему, господин, знать? Будто чего-то строят, а чего - кто дознается? Пильная мельница там есть - слышал, что верно то верно, так многие люди говорили. И опять усмехнулся.

Дель Роблес с воодушевлением вновь заспрашивал, как-де может случиться, что такой знаменитый лоцман и не знает об Вавчуге? Кто же тогда знает? Может быть, лоцман не знает и того, что в Соломбале сам воевода Апраксин корабль строит?

- Слышал! - ответил Рябов.

- И будто бы наречен он будет во имя святого Павла. А из города Амстердама еще корабль ожидается с лишком сорокапушечный? Будто сорок четыре железные пушки будут на том корабле, из которых шесть гаубиц?

Рябов выслушал перевод Митеньки и ничего не ответил. Откуда ему знать?

Тогда дель Роблес засмеялся.

- Ай-ай-ай! - сказал он с ласковой укоризной. - Даже за морями знают, что царь Петр замыслил построить флот и для того сюда едет во второй раз, а лоцман не знает, ничего не знает. На Мосеевом острове дом царский наново обладили, другой крышей покрыли, и поваров пригнали на поварню, и живность к царскому столу, и коровушек, чтобы сливки не взбалтывать, перевозя через Двину, и стража там стоит с алебардами!

Митенька перевел. Рябов, помедлив, ответил:

- У кого порося пропало, тому и в ушах визжит. Задались ему корабли! Скажи, Митрий, - кормщику своих дел по горло, едва вон из моря вынулся, сколько ден буря мотала, сколько карбасов побилось, успокоились те рыбаки на вечные времена...

Пока так говорили, матрос, что выпил водку с подсыпанным зельем, вдруг всполошился, стал молоть вздор; дель Роблес дернул его за рукав, он на него дико посмотрел и в возбуждении опять замолол на своем языке. Кормщик с Митенькой переглянулись, гишпанский боцман перехватил их взгляд, понял, улыбнулся всеми морщинами:

- Веселое зелье, что я подсыпал, сюрпризом попало не тому, кому было назначено. Сей матрос сейчас будто летает по воздуху, словно божий ангел, и видит все в наиприятнейших красках.

- Чего ж приятного? - спросил строго кормщик. - Сам он не свой. От водки легче, да и не помрешь, а тут вон он - синий стал...

Вышли из кружала близко к утру.

Матросы едва переставляли ноги. Тот, что хлебнул зелья, вовсе скис; другой пел песни, ловил курей, спутавших за белыми ночами, когда время спать, когда шататься по улицам, искать себе пропитание...

- Теперь на корабль, на наш, - сказал дель Роблес, - не так ли?

- Еще чего! - ответил Рябов.

- Лоцман нынче не может пожаловать на ваш корабль, - перевел Митенька, - лоцман имеет еще дела в городе Архангельском, кои ему непременно надо справить...

- Лоцман отправится со мною на корабль, - твердо сказал дель Роблес и потрогал на себе панцырь под кафтаном. - Лоцман должен быть на нашем корабле.

В это время из-за угла, из-за арсенала выехал полковник Снивин в сопровождении дюжины иноземных рейтаров. Он любил делать такие ночные объезды по городу, тем более, что ночи летом были солнечные, а слава шла такая, будто и в самом деле полковник по ночам ловит татей и воров.

Заметив полковника Снивина и узнав его по дородной фигуре, дель Роблес крепко взял кормщика за локоть и тихо сказал Митеньке:

- Я не могу не рекомендовать лоцману идти со мной на корабль. Лоцман куплен, за него заплачены деньги. Неужели надобно объяснять, что лучше править морское дело, нежели гнить в монастырской тюрьме, где рано или поздно лоцман получит по заслугам...

Полковник Снивин ехал медленно, с важностью. Солнце освещало грубые лица рейтаров, поблескивало в бляхах на сбруе, играло на гранях стальных багинетов...

- Скажи боцману, Митрий, - велел Рябов, - скажи: не гоже делает.

Митенька вспыхнул, заговорил быстро. В юном, ломком еще голосе слышались слезы.

- Не проси! - круто отрезал Рябов.