- Ежели русские пожелают иметь корабли для увеселительных прогулок его величества, - продолжал он, - то, несомненно, господам советникам его величества придется нанять иностранных навигаторов, которые с величайшей радостью будут служить такому просвещенному и щедрому монарху, как его миропомазанное величество! Я сам! - воскликнул Уркварт. - Я могу порекомендовать немало опытнейших моряков его величеству русскому царю...
Петр молчал: трезвый, зло раздувая ноздри, он оглядывал своих, видимо, не знал, что ответить. Потом круто перевел разговор на выход в море: когда негоцианты будут уходить, он их проводит на своей яхте. Стали считать дни, прикидывали по пальцам, устанавливали порядок строя кораблей, рассуждали, где идти царевой яхте, потом спохватились, - кто на ней пойдет кормщиком.
- Рябов! - сказал Иевлев.
Уркварт улыбнулся с жалостью и презрением. Иевлев, чувствуя, что кровь бросилась ему в голову, велел тотчас же звать с лодьи кормщика. Матросы со всех ног побежали к борту, Рябов нехотя поднялся на палубу, подошел к столу, за которым гудели и орали вразброд русские, голландцы, англичане, немцы. Пустые бутыли катались под ногами, дым от глиняных трубок стлался над застольем, многие были совсем пьяными, другие вполпьяна. Только Иевлев, царь, Апраксин и старый Патрик Гордон смотрели трезво, строго, требовательно. Да шхипер Уркварт вдруг точно ужалил кормщика коротким колючим взглядом.
- Встань тут! - велел Апраксин.
Рябов встал, широко расставив ноги, сунув ладони за вышитый Таисьей поясок. Гаррит Коост держал в руке туго свернутые листы бумаги, поколачивая ими по столу. Голголсен, сделав загадочное лицо, вертел в пальцах большой компас.
- Слышали мы нынче, - медленно заговорил Петр, - да и сами в беседах с тобой имели в том случай убедиться, что есть ты наипервеющий по здешним беломорским краям кормщик, иначе навигатор. А коли ты навигатор, то с компасом должен искусно управляться. Знаешь ли сию предивную машину?
Голголсен, насмешливо улыбаясь, протянул кормщику компас.
- По-нашему, по-морскому - матка. Так зовем! - сказал Рябов. - Машина истинно предивная. А маточкой зовется потому, что в море без компаса - что без родной мамыньки.
Он улыбнулся, глядя на дрожащую стрелку, что-то вспоминая.
- Чему обрадовался? - спросил Иевлев.
- Вспомнил, как батюшка мой еще зуйком меня учил: в сем, дескать, коробе сидит мужичок с ноготок, вертит стрелку вечно на ночь, как иноземцы говорят - на норд. Долгие времена я, мальчонка, в того мужичка верил, все бывало заглядывал - не примечу ли, как он стрелку вертит...
- Не приметил? - спросил Апраксин.
- Не довелось, - с широкой улыбкой ответил Рябов. - Шутил батюшка мой...
- Сия машина, - сказал Иевлев, - основана на том, кормщик, что стрелка магнитная вечно занимает в пространстве положение, которое ей назначено премудростью человека...
- Компас тебе ведом, - перебил царь, и было видно, что он доволен. Многие ли еще здешние кормщики знают компас?
Рябов подумал, ответил не торопясь:
- Многие, государь, почитай что все. Сколько тебе понадобится, стольких и наберешь.
- Пять? Десять? Пятьдесят? - нетерпеливо, но весело спросил Петр.
- Поболе будет, государь. Который мужик Белого моря старатель - тот тебе и мореход. А морюшко-то наше немалое, народу на нем по пальцам не сочтешь...
Еще подумал, улыбнулся и добавил:
- Бабы наши, поморки, рыбацкие женки - и то кормщат. Небось, в море не заголосят, не заплачут. Вот с эдаких-то годов, с самых младых ногтей в море живут, морем кормятся...
- И все искусство навигаторское ведают? - спросил Петр.
- Есть, что и компаса не имеют, государь, по приметам ходят, по звездам.
- И в океан так идут?
- А что океан - не вода?
Петр засмеялся. Рябов положил компас на стол, опять сунул ладони за поясок. Шхипер Уркварт наклонился к Иевлеву, что-то ему сказал. Тот, вздернув плечом, отмахнулся.
- Чего он? - спросил Рябов.
- Шхипер утверждает, что здешние поморы не знают карты, - сказал Иевлев. - Так оно, кормщик?
- Карта карте рознь, - ответил Рябов. - У них, у иноземцев, свои карты, у нас - свои. Мы по своим ходим.
Уркварт, учтиво улыбаясь, наклонился теперь к конвойному капитану. Тот развернул на колене большой лист толстой бумаги. Лист затрепетал на ветру. То был Летний берег Белого моря с Унскою губою. Рябов смотрел долго, щурился.
- Знаешь ли сии места? - спросил Петр.
- Бывал! - ответил кормщик.
- Что ж молчишь?
- А того молчу, государь, что неверно карта сделана.
Уркварт вскинул бровки. С усталым презрением, со скукою в глазах сидел на своем стуле человек, которого Рябов давеча принял за царя, - Лефорт. Надменно смеялся Голголсен.
- Неверно? - спросил Петр. - Да ведаешь ли ты, кто сию карту делал? "Зее-Факел" сего изображения ничем не лучше. Прославленный шхипер гамбургский именем Шмидт, штормом занесенный в Унскую губу, более недели там провел; в подношение воеводе Апраксину измерил залив и на бумагу его нанес...
Петр сердился, иноземцы посмеивались, Иевлев смотрел на кормщика с тревогой. Рябов ответил спокойно: