Россия молодая (Книга 1)

- Но вы первое лицо в королевстве, и я обязан повиноваться вам.

Пипер засмеялся ласково.

- Мы родственники, гере Юленшерна, не надо забывать, - вы муж моей дочери... И если рассудить здраво, то почему бы нам и не побаловать ее? Не так уж ей весело живется, не правда ли?

- У нее достаточно развлечений! - хмуро сказал Юленшерна.

Граф Пипер сделал еще один ход. Юленшерна смотрел на доску рассеянно. Он думал: "Да, Маргрет, конечно, захочет отправиться в Архангельск. Что ж, пусть отправляется. Она предполагает увидеть там премьер-лейтенанта. Ее постигнет жестокое разочарование..."

- Чему вы смеетесь, гере Юленшерна? - спросил Пипер.

- Разве я смеюсь? - изумился Юленшерна.

Весь этот вечер он был в хорошем настроении.

- Фрау Маргрет очень добра! - сказал он Пиперу в присутствии жены. Чрезвычайно добра. Она исхудала за те дни, пока велось следствие по делу ее друга детства премьер-лейтенанта Дес-Фонтейнеса. Она принимает очень близко к сердцу неудачи своих друзей детства. Я душевно рад, что гере Дес-Фонтейнес сейчас отправился в Архангельск, где попрежнему будет служить короне...

Провожая графа Пипера, ярл Юленшерна сказал ему негромко:

- Я надеюсь, граф, мы не огорчим вашу дочь правдой о судьбе несчастного премьер-лейтенанта...

- Но она может узнать сама...

- Тогда мы скажем ей, что слух этот пушен в Швеции нарочно, для того, чтобы московиты услышали о бесславном конце их злейшего врага и опытного резидента...

Граф Пипер дотронулся до локтя Юленшерны и, посмеиваясь, произнес:

- А вы ревнивы, гере шаутбенахт! Весьма ревнивы!

7. СКИЛЛИНГ УМЕР

В гавани Улеаборг во время ужина, состоящего из трех унций сухарей и пресной воды, на галере капитана Альстрем вспыхнул пожар. Запылали канаты в заднем трюме. Чтобы успешнее бороться с огнем, Сигге приказал расковать половину загребных. В моросящем дожде и тумане несколько каторжан сразу же спрыгнули в воду с левой куршеи. Второй подкомит ударил одного беглеца багром, на подкомита накинулись и мгновенно убили. Капитан Альстрем приказал поднять на мачте сигнал "на галере бунт". Но за туманом и дождем сигнала этого с берега не увидели. Раскованные каторжане заняли всю носовую часть галеры и надвигались на корму, где с пистолетами и мушкетами отбивались вольные матросы, Альстрем с Сигге, первым подкомитом и бароном Лофтусом...

Через несколько минут после начала бунта комит Сигге спрыгнул в воду и поплыл к носу. Там он взобрался наверх по якорному канату и повернул пушку на бунтовщиков, штурмующих корму. Неверными руками, прячась за бухты каната, он, забив заряд картечи и тщательно прицелившись, поднес пальник к затравке. Картечь свалила с ног более половины раскованной шиурмы. Те, кто мог двигаться, прыгали с бортов в воду. Второй выстрел покончил с мятежниками. Вольные матросы добивали раненых баграми и абордажными крюками. Барон Лофтус, закусив губу, стрелял из пистолета в тех, кто готовился спрыгнуть с борта. Над галерой в пелене тумана тревожно кричали чайки.

Пламя удалось загасить без особого труда.

- Безумцы! - вытирая платком руки, сказал барон Лофтус, когда все кончилось. - На что они надеялись?

Капитан Альстрем продул губами ствол пистолета, ответил коротко:

- Они надеялись на побег, что им и удалось в небольшой мере. Кое-кто ушел!

И крикнул мокрому до нитки комиту Сигге:

- Живых зачинщиков - в передний трюм до Стокгольма. Там с них сдерут кожу. Мертвых - в воду.

На заре матросы из ведер скатывали окровавленную палубу. Высадив Лофтуса в Улеаборге и приняв на борт груз пиленого леса, галера возвращалась в Швецию. Опять бил барабан, ухали литавры. Скрип весел доносился в трюм, где во тьме и духоте задыхались каторжане, скованные по шеям, по ногам и по рукам.

Так как зачинщики скрылись в лесах Улеаборга, то Сигге заковал первых попавшихся. В числе закованных был и Скиллинг. В полубреду он просил пить по-шведски, его не понимали, тогда он попросил по-русски:

- Воды! Пить!

- По-нашему знает! - отозвался один из темноты. - Слышь, Лексей, по-нашему просит воды.

- Наделал было делов в Стокгольме, - проворчал другой.

- Грамота тарабарская, - зашептал первый, - я видел. Не разобрали бы шведы. Который не знает - ни в жизнь не поймет.

- А разве ж ты письменный? - спросил второй.

- Дьячок малым делом учил...

Во тьме Скиллинг опять попросил:

- Воды!

- Поднеси ему, - сказал голос из тьмы. - Человек все же, не собака.

- Собака-то лучше. Собака того не сделает, чего он хотел сделать... Всех бы нас перевешали.

И все-таки тот, что не хотел давать воды, - дал. Разбитой рукой он зачерпнул корец и подал напиться, но Скиллинг вдруг оскалился, ударил по глиняной кружке, вылил воду. Во тьме злобно светились его глаза.

- Ополоумел? - спокойно спросил русский. - Чего бесишься?

Скиллинг не ответил, дышал прерывисто, со свистом. Вскоре он опять потерял сознание. Страшные проклятия всему сущему в мире срывались с его запекшихся, кровоточащих губ. Потом он начал читать стихи. Железные строфы "Хроники Эриков" звучали в трюме не скорбью, а неистовой злобой:

Заломленные руки и громкий плач

Вот твой удел, жена шведа...