Россия молодая. Книга 1

– Идем, допустим, без ветра, по реке вниз. Зачем об стреже, об фарватере, как ты изволишь говорить, думать? Ну, лесину и привязываем к лодье – сосенку али елочку. Она легонькая, ее и несет как надо – стрежем впереди лодьи, а наше дело только от мелей шестами отпихиваться...

Петр засмеялся:

– Ну, хитрецы, ну, молодцы! Еще что удумали?

– Много, государь, разве все перескажешь? Еще ворвань...

– Что за ворвань?

– А жир, государь, тюлений али нерпичий. Мы, как в море идем, бочки имеем с жиром. Ударит буря-непогода, мы ворвань из бочек – в мешки готовы перелить и ждем худого часу. Как молиться время придет, отходную себе петь, мы с тем пением мешки – в воду на веревках. Жир волнение и стишает...

Антип Тимофеев, красный от выпитой водки, степенно оглаживая бороду, кивал – верно-де, делаем, бывает. Дед Федор тоже кивал. Испанец дель Роблес, оглядывая стол исподлобья, несколько раз порывался вмешаться, но его не слушали. Наконец, с трудом выбирая русские слова и перемешивая их с немецкими и английскими, он сказал, что русским пора перестать строить плоскодонные суда, такие суда никуда не годятся, они валкие и плохо управляются на волне. Рябов нахмурился и насмешливо ответил:

– Килевой корабль дело доброе, да не для всякой работы. На килевом по нашему следу за плоскодонкой не вдруг пойдешь. Килевой корабль особую гавань требует, а мы от взводня везде укроемся и перезимуем где бог пошлет. Осадка у нас малая, мы к любому берегу подойдем. Как прижмет во льдах, мы свое плоскодонное суденышко и на льдину вытащим воротом, а с килевым бы пропали. И осушка нам при отливе не страшна, а килевой обсох – и все тут. Учат все учителя, а сами только по нашему следу и ходят...

– Учиться-то есть чему! – оборвал его Петр. – Больно головы задирать мы мастаки...

– Коли есть – нам не помеха, – спокойно сказал Рябов, – а вот, государь, коли-ежели и учитель ничего не смыслит...

Петр стукнул чубуком по столу:

– Рассуждать поспеем. Дело сказывай!

– Дело так дело. Давеча сей мореплаватель смеялся, что-де мы, поморы, свои суда вицей шьем, гвоздя не имеем. Да наши кочи, да лодьи, да карбасы, вицей шитые, там ходят, господин корабельщик, где вы и во сне не видывали бывать. Судно во льдах расшаталось, гвоздь выскочил, еще течи прибавлено. А вица от воды разбухает, от нее течи никогда не будет...

Испанец молчал, надменно поглядывая на Рябова, рыбаки посмеивались в бороды, – задал кормщик иноземцам жару, нечего и ответить...

В наступившей тишине вдруг раздался спокойный голос Хилкова, словно бы размышляющего вслух:

– Так, государь, сей кормщик верно говорит. По весне был я в Соловецкой обители, и архимандрит оной Фирс дал мне список жития Варлаама Керетского, древней летописи пятнадцатого века...

Петр с удивлением посмотрел на Хилкова, словно увидел его впервые, спросил резко:

– Что за Варлаам? О чем толкуешь?

– О летописи Керетского, государь, где сказано так, что я накрепко запомнил и мыслю – всем твоим корабельщикам сии слова летописи навечно надо знать...

Голос Хилкова зазвенел, лицо вспыхнуло, с твердостью и силой он произнес:

– Сказано летописцем Керетским: «но и род его хожаша в варяги, доспеваша им суда на ту их потребу морскую, и тому судовому художеству дружелюбно учаша»... Не нас варяги, но мы их учили суда для морского хождения строить.

И Хилков повторил:

– Дружелюбно учаша!

Лицо Петра смягчилось, он взглянул прямо в глаза Андрею Яковлевичу, произнес с неожиданной грустью в голосе:

– Дружелюбно учаша. Славные слова! Ладно сказано!

И, опершись рукою на плечо Патрика Гордона, еще раз повторил:

– Слышите ли, господин генерал и адмирал и еще кто вы у нас, запамятовал. Слышите? Дружелюбно учаша. За то и пить нынче будем... Наливайте всем, да не скупитесь, господин Гордон!

К утру в трапезной монастыря остались Петр, Апраксин, Меншиков, Гордон, Воронин, Иевлев и Хилков. Морского дела старателей, уставших в бурю, сморил крепкий сон. Антип Тимофеев, напившись, стал срамословить, Рябов его увел. Бояре давно храпели в душных монастырских келейках, во сне стонали, вскрикивали, видели себя потонувшими в пучине морской. Испанец дель Роблес, сунув полуштоф водки в карман кафтана, ушел спать на яхту...

Шторм в море стал еще злее, соленый ветер дул с силой урагана, колокола на звоннице звонили сами по себе от ударов бури. А в трапезной было тихо, тепло, все сидели в одном углу, руками с одного блюда ели свежую жареную палтусину и спорили, перебивая друг друга.

– А и врешь, Андрей Яковлевич, княжий сын! – вытирая руки о камзол, говорил Петр Хилкову. – Врешь, друг разлюбезный! Что твои попы? Чему они научат? Стой, дай сказать! Писанию научат, да не о том речь...

– Моряки нам нужны вот как! – твердо и резко сказал Апраксин. – Навигаторы!

Петр отмахнулся:

– Погоди ты с навигаторами! Ни о чем не слушает, кроме как о навигаторах, человек, божья душа. Многое иное нам не менее надобно: художества воинские, Марсовы, пушки добрые, корабли строить надобно килевые, военные, науки математические тож знать. Отойди, Патрик, не мешай!