Комит Сигге и два подкомита привели в каюту закованного человека с бритой головой и с медленной, осторожной речью.
– Ты русский? – спросил Дес-Фонтейнес.
Каторжанин ответил не торопясь:
– Русский.
– Как тебя зовут?
– Звали Щербатым, а нынче живем без имени. Кличку дали, как псу.
Дес-Фонтейнес внимательно смотрел на каторжанина. Комит Сигге почтительно доложил, что перед побегом преступники получили от Щербатого письмо.
– Ты давал им письмо? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Не было никакого письма! – сказал Щербатый.
– Ты тот шпион, который доносит московитам о приготовлениях нашей экспедиции в город Архангельский. Так?
Щербатый молчал.
Премьер-лейтенант, не вставая, ударил его кулаком снизу вверх в подбородок. Русский покачнулся, изо рта у него хлынула кровь.
– Ты имеешь своего человека в Стокгольме. Так?
Щербатый молча утирал рот ладонью.
– Кто твой человек в Стокгольме? Говори, иначе я с тебя с живого сниму кожу.
Щербатый вздохнул и ничего не сказал.
– Посадите его в носовой трюм! – по-шведски приказал Дес-Фонтейнес. – Прикажите надежному человеку непрерывно каплями лить на его темя холодную воду. Люди, которые будут лить воду, должны сменяться каждые два часа – это не простая работа. Я сам буду следить за экзекуцией...
К рассвету галера снялась с якоря. Дес-Фонтейнес в длинном плаще, в шляпе, надвинутой на глаза, поднялся на кормовую куршею, где в своем кресле, под флагом, раздуваемым ветром, сидел капитан Мунк Альстрем. Музыканты литаврами отбивали такт для гребцов. Шиурма, по пять каторжан на одной банке, с глухим вздохом поднимала валек, весло опускалось в воду, люди откидывались назад – гребли. Однообразно и глухо бил большой барабан, высвистывали рога, со звоном ухали литавры. Два подкомита с длинными кнутами стояли на середине и на носу галеры, чтобы стегать обнаженные спины загребных. Матрос из вольных – длиннолицый голландец, согнувшись, чтобы ненароком не попасть под удар кнута, ходил между каторжанами, совал в рот ослабевающим лепешки из ржаного хлеба, вымоченные в вине.
– Ход? – спросил премьер-лейтенант.
– Пять узлов! – ответил Сигге.
– И на большее вы неспособны?
– Быть может, позже мы поставим паруса...
Премьер-лейтенант молча смотрел на шиурму. Каторжанин на шестой скамье повалился боком на своего соседа. Белобрысый голландец ползком пробрался к умирающему и стал бить молотком по зубилу, – загребный более не нуждался в оковах. Цепь отвалилась от кольца. Другой вольный – в меховом жилете – багром зацепил каторжанина за штаны и выволок в проход.
– За борт! – приказал Сигге.
– Так за борт! – повторил подкомит и, оскалившись, стегнул кнутом гребца, который, застыв, взглядом провожал своего погибшего товарища.
Теперь литавры ухали быстрее. Со скрежетом и скрипом ходили весла в огромных уключинах. От полуголых гребцов шел пар.
– Сколько у вас каторжан? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Сотен пять наберется! – ответил Альстрем.
– Много русских?
– Более половины. После Нарвы мы получили пятнадцать тысяч человек. Их погнали в Ревель, но там нечем было их кормить. Они хотели есть и покушались на имущество жителей города. Жители получили оружие, чтобы каждый мог по своему усмотрению защищаться от пленных. Их стреляли как собак. Оставшиеся в живых были сданы на галеры. Кроме русских, у нас есть и шведы. Теперь наказываются галерами мятежники, дерзнувшие не подчиниться своему дворянину...
– А такие есть?
– Немало, гере премьер-лейтенант. А Лютер сказал: «Пусть кто может, душит и колет, тайно или открыто, – и помнит, что нет ничего более ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники».
Премьер-лейтенант кивнул:
– Старик Лютер был умен.
– Его величество король, – сказал Альстрем, – да продлит господь его дни, – верный лютеранин, и теперь вряд ли вы отыщете в Швеции мятежника, не понесшего заслуженную кару.
Дес-Фонтейнес молчал, сложив под плащом руки на груди. Суровое темное лицо его ничего не выражало, глаза смотрели вдаль, в снежную морскую мглу.
– Не так давно возмутились крестьяне шаутбенахта Юленшерны, – продолжал Альстрем. – Это было незадолго до того, как шаутбенахт вступил в брак. Быть может, вы не знаете, что свадьба ярла шаутбенахта праздновалась в королевском дворце с пышностью и великолепием, достойными нашего адмирала...
Премьер-лейтенант спросил, зевнув:
– Невесте столько же лет, сколько ему? Шестьдесят?
Альстрем засмеялся:
– О нет, гере премьер-лейтенант. Баронессе Маргрет Стромберг не более тридцати...
Ларс Дес-Фонтейнес резко повернулся к капитану. В одно мгновение лицо его посерело.
– Маргрет Стромберг? Вы говорите о дочери графа Пипера?
– Да, гере премьер-лейтенант. Баронесса овдовела четыре года тому назад и по прошествии траурного времени вышла замуж вторым браком за нашего адмирала.
Премьер-лейтенант усмехнулся:
– Да, да, – сказал он, – все случается на свете, все бывает...
Он вновь отвернулся от Альстрема, и лицо его опять стало спокойным. Капитан рассказывал о возмущении крестьян Юленшерны и о том, как многие из них были отправлены на галеры. Дес-Фонтейнес слушал не прерывая. Потом он спросил:
– Значит, в Швеции все хорошо?