Россия молодая. Книга 1

Так, за шутками и делом прошел день, наступили сумерки, засинели за окнами дворцового покоя. Покуда Сильвестр Петрович грифелем на аспидной доске чертил фарватер Двины и толковал путь, которым шведская эскадра будет идти к Архангельску, – царский повар Фельтен принес большую сковороду яишни-скородумки, оловянные чарки на подносе, жбанчик с водкой. Петр выпил первым, хорошо крякнул, ложкой стал есть яишню, было видно, что он очень голоден. И опять Иевлев удивился, как порушен обряд застолья, начавшийся с византийских императоров. Сидят пять мужиков, скребут ложкой яишню, а в воздухе дворцового древнего покоя еще пахнет едва уловимо благолепием росного ладана, старым воском, духовитым теплом, что когда-то шел от муравленых печей. И кажется, что все нынешнее сон, игра детская, как в давние-давние годы, когда шумели потешные в Грановитой или Крестовой палатах и в испуге замирали: вдруг появится клобук, иссохший палец сердито погрозит – киш, нечестивцы, киш...

– Гей, Фельтен, еще яишни! – крикнул Петр. Налил по второй чарке; близко глядя на Иевлева, сказал:

– Ну, Сильвестр, будь здрав! Хорошо делаешь, ругать не за что. Трудясь над работой своей, думай: не один Архангельск берегу, не в нем одном первопричина пролития крови...

Жестом поманил к себе всех сразу, хитро подмигнул.

Апраксин, Измайлов, Меншиков, Сильвестр Петрович наклонились ближе. Усы царя угрожающе шевельнулись:

– Ну, ежели разболтаете!

И тотчас же смягчился:

– Не мальчишки, я чай, мужи государственные, а все глядишь – кто и не удержится...

Александр Данилович прижал кулаки к груди, страшно забожился, что-де не видеть ему света божья, умереть поганой смертью. Петр не дал кончить божбы, перебил:

– Подай грифель!

Измайлов подвинул шандал ближе. Царь, покусывая губы, быстро, криво выводил на аспидной доске линии, ставил кружочки. Сильвестр Петрович, вглядываясь до боли в глазах, узнавал Архангельск, Белое море, Соловецкие острова, берег, деревеньку Нюхчу. От Архангельска к Соловкам побежали гонкие дорожки. Петр, торопясь, говорил:

– Флотом, что построен на Вавчуге и в Соломбале, пойдем в монастырь, якобы для молитвы. Сопровождать нас по чину будут солдаты немалым числом; подсылы да пенюары предположат, что отбыли мы кланяться святым мощам преподобных Зосимы и Савватия. Отсюда же, из Соловецкой обители, как белые ночи сойдут, отправимся на Усолье Нюхоцкое – вот оно, на берегу.

Петр грифелем показал, где находится Усолье Нюхоцкое.

– Отсюда на Пул-озеро через болота новыми дорогами... Далее к Вожмосалме... Будут с нами два фрегата, здесь те фрегаты спустим и водою по Выг-озеру и по реке Выгу на деревню Телейкину. Речки тут – Мурома и Мягкозерская... Далее болотами и лесами на Повенец...

– Нотебург! – воскликнул Сильвестр Петрович.

– Догадался! – усмехнувшись, ответил Петр. – Истинно Нотебург, древний новгородский Орешек, наш Орешек, прадедов наших. Коли раскусим сей орешек, быть нам твердою ногою навечно на Балтике...

– Ниеншанц еще! – сказал Апраксин.

– Многое еще чего, – стирая ладонью чертеж с аспидной доски, произнес Петр, – многое, да все наше, и Копорье, и Ям, и Корела, и Ивангород. Стеною шведы стали на Балтике, а нынче еще и Архангельск возжелали закрыть. То – не сбудется. Брат наш Карл все мечтает быть Александром, но я не Дарий...

Короткая усмешка тронула его губы, глаза заблестели, он спросил:

– Можно ли так рассуждать после Нарвы?

И сам себе ответил:

– После нее так и рассуждаем! Кто видел, как полки наши стояли в каре и, оградив себя артиллерийскими повозками, отбивали атаки шведов, тот иначе рассуждать не может. Кто видел, как преображенцы наши с семеновцами из сей несчастной баталии выходили, тот по прошествии времени ни об чем ином, как о виктории, и помыслить не смеет. За нее и выпьем чарку, да и к Москве пора...

Чарки слабо звякнули над столом, над сковородой с остатками яишни. Выпив, Петр быстро спросил:

– А что, Сильвестр? Может, послать тебе Данилыча в помощь?

Меншиков обрадовался, зашептал Иевлеву в ухо:

– Проси, проси, наделаем там Карле горя, узнает, почем русское лихо ныне ходит. Проси, мы такого там натворим...

Но Петр раздумал:

– Управишься с Афанасием, Данилыч тут надобен.

– То-то, что надобен, – проворчал Меншиков. – А все грозятся в тычки меня прогнать...

Когда совсем смерклось, поехали верхами в Москву. Карета Александра Даниловича тащилась далеко сзади кружною дорогою, кучеру было велено не попадаться на глаза Петру Алексеевичу...

Царь был тих, задумчив, молча оглядывал задремавшие в дымке ночного тумана густые подмосковные рощи. У рогатки сам проверил караулы, басом, без злобы пожурил за что-то офицера-караульщика. Покуда тот длинно оправдывался, Апраксин говорил Иевлеву:

– С мыслями никак не соберусь. Шутка ли – Нотебург, Ниеншанц, Балтика. Возвернуть то, ради чего еще Иван Васильевич с ливонским орденом воевал, выйти в море...

Петр из темноты позвал:

– Сильвестр!

– Здесь я, государь...

– Со мною поедешь...