Россия молодая (Книга 2)

- Да ты что, шутишь, боцман? Бабу - кормщиком?

- У нас мучки пшеничной, почитай, три тысячи пудов...

- Овес...

- Просо...

- Гречки у нас сколько кулей!

- Ты нам мужика скажи, для чего бабу?

Семисадов сердито ответил:

- Она с младых ногтей по морю хаживает, а вы - мужика! Она прошлого года сколько кораблей двинским стрежем вывела. Идите, отцы, нечего мне с вами время препровождать...

Монахи еще покидались по городу, поспрашивали, что за тетка такая Таисья, кормщикова женка. Им отвечали, что Таисья Антиповна женщина доброй жизни, рукодельница, от своего сиротства многие искусства ведает, а последнее время стала сама кормщить, и морского дела старатели на нее не нахвалятся. Хаживает не токмо двинским стрежем, но и в море, компас-маточку знает, не пуглива, приветлива, сколько дадут - столько и возьмет, да еще и спасибо скажет.

- Откуда же бабе та премудрость? - спросил монах Симеон.

- Хаживала с добрыми кормщиками, обучилась... Да и муж у ней был, почитай, наипервеющий у нас кормщик - Рябов Иван Савватеев.

- Тот, что шведа на мель посадил?

- Тот, отче, тот самый...

Монахи еще между собою посовещались: ждать нечего, Двина встанет тогда пропали, осталась обитель без муки и крупы. Да и богомольцы сбегут холодно сидеть на лодьях и карбасах. И так они, бедняги, уже волком воют...

Таисья приняла Симеона с приличной вежливостью, тотчас же собралась, вышла к нему в бахилах, в меховушке, в теплых рукавицах. У причалов, где стояли монастырские суда с медными крестами на мачтах, собрала всех монахов-корабельщиков, сказала, под какими идти парусами, как смотреть за головной лодьей. Монахи трясли бородами, кивали. На рассвете ветер засвежел, двинская вода пристыла льдом к бортам и на палубах судов соловецкой флотилии.

- Вон она - цитадель! - сказал монах Симеон, обдирая сосульки с бороды. - Здесь и баталия была. Вон он - корабль шведский, который супруг твой на мель посадил...

Таисья молчала.

- Велик подвиг! - со вздохом произнес Симеон. - Велик! Для такого дела достойного - и помереть благо. Вечная ему память...

Симеон перекрестился истово, Таисья смотрела в сторону - на выносные валы, на башни крепости, - вспоминала тот трудный день. Потом со всей силой налегла на стерно, обходя мель и высоко поднявшуюся корму шведского корабля "Корона". Там, на холодном ветру, что-то работали матросы, был слышен стук топоров и треск отдираемых досок. Таисье показалось, что ее окликнули и кто-то ей машет шапкой. Она провела соловецкую лодью совсем близко от мели и услышала знакомый голос:

- Таисья Антиповна-а! Давай к ша-анцам!

"Егорша! - с испугом узнала она. - Егорша Пустовойтов! Да откуда он взялся? Из узилища? Когда?" И тотчас же решила, что ошиблась, что Егорше здесь никак не быть, - томится, бедняга, на съезжей.

- Знакомый, что ли? - спросил Симеон.

- Кто его знает! - уклончиво ответила Таисья.

Монах ушел в каюту греться, Таисья еще оглянулась на крепость. Сзади, под всеми парусами, красиво, ходко шла соловецкая флотилия, солнечные лучи играли на медных крестах.

У сгоревших шанцев Таисья попросила спустить себе маленькую посудинку. Симеон, выпивший водочки-спопуточки, довольный, что лодьи нынче же будут в море, отвязал кошелек, высыпал ей на ладонь серебро, поблагодарил:

- Ну, Таисья Антиповна, выручила ты нас, бог тебя спаси. Кормись, добрая, а сей монет - сыночку твоему на пряники.

На шанцах таможенники были все незнакомые, жили в землянках, сгоревшие казармы чернели под свежим снегом. У хмурого усатого солдата Таисья спросила, не привиделся ли ей давеча господин Егор Пустовойтов.

Солдат удивился:

- Чего привиделся? Он нынче с утра здесь был, теперь начальным человеком над нами - заместо Крыкова Афанасия Петровича покойного...

- Вернется сюда?

- А как же не вернется? Вот землянку ему солдаты ладят. Ты погоди, покушай с нами каши, небось притомилась кормщить...

Таисья спустилась в землянку к таможенникам, села к печурке, стала греть руки. Вскорости пришел солдат Смирной, поклонился, вынул из-за пазухи малую пушечку, поставил ее на стол:

- В золе на горелище давеча отыскалась. Возьми, Таисья Антиповна, для сыночка твоего покойным Афанасием Петровичем делана. Его любовь, его забота...

Она взяла из рук Смирного почерневшую тяжелую пушечку, дохнула на медь, стала оттирать рукавом. Ствол игрушечной пушечки заблестел не сразу, но она оттирала настойчиво, осторожными, однообразными движениями, и медь сначала посветлела, потом засияла, как горячий уголь.

- Вишь, как! - сказал Смирной. - Огнем горит!

Сидя в землянке у печки, Таисья дремала, когда приехал Егорша. Он был не один - с матросами, похудевший, продрогший, голодный. Таисья не сразу узнала Пустовойтова, - так изменила его тюрьма.

- Я ведь сразу со съезжей на Мхи пошел к тебе, Таисья Антиповна, быстро говорил он, - а ты только к лодьям отправилась. Побежал на пристань - монахи паруса вздевают. Кричал, кричал, не услышала ты... Сильвестр Петрович здоров, ничего. Отпустили меня, с чего не знаю, спехом, да сразу на шанцы приказали ехать - таможенным поручиком...

- Похудел ты, Егорушка...