Россия молодая (Книга 2)

Фру Юленшерна не ответила: адмирал становился несдержанным. Впрочем, она его извиняла - поход был нелегким.

- Не более чем через час здесь соберется все лучшее общество эскадры! - сказал шаутбенахт, поднимаясь. - Мне надо отдохнуть. Я чувствую себя не слишком хорошо...

Оставшись одна, фру Маргрет позвонила в колокольчик и велела Якобу накрыть к ужину. Якоб ушел. Камеристка-негритянка принесла черное платье с жемчужным шитьем. Одеваясь, фру говорила:

- Бог мой, какая скука. На редкость скучно! Все эти офицеры - грубияны и пьяницы, от них решительно нечего ждать. Дать им волю - они только бы и делали, что пили. А полковник Джеймс просто старая развалина. Он красит щеки и чернит брови. К тому же он, кажется, еще и трусоват...

Камеристка нечаянно слишком сильно затянула шнурок корсажа, фру Юленшерна ущипнула ее розовыми ногтями, сказала капризно:

- Туго!

В дверь постучали.

- Кто это? - спросила Маргрет.

- Это мы, рабы фру Юленшерны! - произнес голос артиллериста Пломгрэна.

- Разве уже миновал целый час? - спросила фру Маргрет.

- Для меня миновал год! - воскликнул из-за двери артиллерист.

- Более, чем год! - подтвердил Морат.

- Прошло целое столетие! - голосом умирающего произнес галантный Бремс.

Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина - настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.

- Что мы сегодня празднуем? - шепотом спросил Улоф Бремс.

- Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов! - также шепотом ответил Пломгрэн. - А может быть, и себя самих... Наши дела идут не слишком хорошо...

- Одно я знаю теперь твердо, - произнес чуть слышно Юхан Морат. Когда состарюсь - сам сатана не заставит меня жениться на молодой!

Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:

Гонит ветер корабль в океане,

Боже, душу помилуй мою...

3. СТОРГОВАЛИСЬ

В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.

- По-шведски говорят? - спросил Рябов Митеньку.

- По-разному! - сказал Митенька. - Один по-шведски, а другой англичанин. И еще один - голландец, что ли...

- Всякой твари по паре! - усмехнулся Рябов.

Они опять замолчали надолго. Митенька задремал, вздрагивая во сне, шепча какие-то слова. Рябов думал. Две крысы с писком пробежали по его ноге, он вздрогнул, вновь задумался. Было слышно, как матросы воющими голосами затянули песню. Митенька совсем проснулся, сел на бухте каната, спросил:

- Что ж теперь будет, дядечка?

- А то, брат, будет, что зря ты со мной увязался.

- Не зря! - упрямо возразил Митенька. - Вы завсегда со мною в море хаживали, вот живым и возвращались. А пошли бы без меня - значит, худо...

Кормщик засмеялся, потрепал Митеньку по плечу.

- Молодец! По-твоему, выходит, что раз ты со мной - лиха нам не ждать...

Помолчали.

- А корабль большой! - сказал Митенька. - И другие тоже большие. Я все разглядел...

Рябов не ответил.

- Дядечка! - негромко позвал Митенька.

- Ну, дядечка?

- Я про то, дядечка, - для чего мы в море-то пошли?

- Я пошел, а ты за мной увязался! - ответил Рябов наставительно. Выследил и увязался. Кто тебя звал? Ну-ка, скажи-ка, звал я тебя? Теперь вот на себя и пеняй!

- Дядечка, а для чего мы паруса сбросили? Может, и убегли бы от шведа?

- Да ведь они из пушки палили?

- Во-она! Палили, да не попали.

- Еще бы пальнули и попали.

- Не так-то просто...

- Просто, не просто! - с досадой сказал Рябов. - Все тебе рассуждать. Попались - значит, сиди теперь да помалкивай...

Под ногами вновь завозились крысы. Митенька вздрогнул, забрался повыше на канаты, оттуда спросил:

- Дядечка, а книжку теперь мне не отдадут?

Рябов усмехнулся:

- О чем вспомнил! О книжке! Еще как живыми отсюда вынемся...

- Мне без той книжки и не возвернуться в Архангельск! - вздохнул Митрий. - Иевлев Сильвестр Петрович дал; береги, говорит, пуще живота да учи денно и нощно, тогда пошлю тебя в навигацкое, на Москву...

- Далеко нам с тобою нынче, парень, до Москвы! - невесело сказал кормщик. - Дальше, чем с Груманта.

- Повесят нас? - быстро спросил Митенька.

- Ну, вот уж и повесят...

- Дединьку-то повесили. Я признал, то - Семен Григорьевич.

Рябов молчал.

- Нет, уж повесят! - убежденно произнес Митенька. - Забрали, цепи надели, как не повесить? Теперь повесят вскорости...

- А ежели повесят, тебе дорога прямая - в рай. Ты - молельщик! сказал Рябов. - Там таких любят. Замолви и за меня словечко: дескать, удавили вместе, мужик был грешный, да я его отмолю... Тебе, брат, бояться нечего. Вот мне - хуже. Меня в ад - сковороды лизать горячие...

Митенька наверху всполошился.

- Тьфу, тьфу, для чего эдакие слова-то говорить?

- То-то что правду говорю...

Они опять замолчали надолго. Матросы за переборкой ругались, играя в кости. Было слышно, как с шорохом набегали волны, как пробили барабаны, как запел рожок, потом - горны. На всей эскадре откликнулись сигнальные барабаны.

- Дядечка, чего сейчас - утро али вечер? - спросил Митенька сонно.

- А нам не все едино? - ответил Рябов.