Россия молодая (Книга 2)

- Ну и вдарил! - сипло сказал сам Козьма. - Вдарил и вдарил!

- Так вдарил, что убил? - спросил Иевлев.

- А чего ж? Смотреть на него, на анафему? - удивился Козьма. - Я с женкой на карбасе пришел, а он мне об женке слова говорит. Ты, говорит, отпусти мне женку поиграть, а я, говорит, вам ествы на острог по-божески дам... Жалко, что одного вдарил, а не все ихнее семя...

- Какое такое ихнее семя? - спросил Иевлев.

- А такое! - сплюнув, сказал Козьма. - Известно какое...

Седой вихрастый мужик поклонился, сказал робко:

- Ты его, батюшка, кормилец наш, не слушай, глуп он, молод, не учен...

- Какое такое ихнее семя? - крикнул Иевлев. - Говори!

Козьма не отвечал, смотрел на Иевлева бесстрашно, с ненавистью. Молодайка, вырвавшись из рук матросов, с пронзительным криком побежала к крыльцу, рухнула на колени в жидкую грязь, схватила Иевлева за ногу.

- Пусти! - приказал Сильвестр Петрович. - Слышь, пусти...

Ноге было больно, он не мог вырваться. Матросы вновь оттащили молодайку. Тогда старик с седыми вихрами стал опускаться на колени. Сильвестр Петрович сказал сквозь зубы:

- Гнать их в шею отсюда!

- Кого? - не понял дьяк Абросимов.

- Связанных - вон со двора! - велел Иевлев. - Развязать!

И, выйдя из себя, закричал:

- Оглохли? Говорю - вон! Развязать и - в тычки, откуда пришли!

Старик, не понимая, повалился на колени, толпа зашумела, кто-то тонким веселым голосом крикнул:

- Да господи ж! Отпускают! Слышь, Козьма? Отпускают!

Егорша взглянул на Иевлева, позвал матросов, те стали развязывать мужикам руки. Козьма совсем побелел. Иевлев повернулся, пошел в сени; Абросимов, отдуваясь, пошел за капитан-командором, ворча на ходу, что так-де не гоже делать, эдак всех амбарщиков порубят топорами; выходит, что на убийцу нынче и управы вовсе нет.

- Коли воров и порубят - горевать не для чего! - ответил Иевлев.

Захлопнув дверь перед носом дьяка, он вновь сел за стол - писать письмо далее, но пришел Егорша.

- Тебе чего? - не поднимая головы, спросил Сильвестр Петрович.

- Не уходит! - сказал Егорша.

- Кто не уходит?

- Не уходит. Который амбарщика кончил.

- Ну и шут с ним, пусть не уходит! - усмехнулся Сильвестр Петрович.

- На крыльце сидит.

Сильвестр Петрович молча писал. Егорша взял ножичек, принялся точить перья. За окном потемнело, опять полил дождь.

2. БРАТ И СЕСТРА

На рогатке при въезде в город капитан Крыков спешился и велел седлать себе другого коня. Вороной, с которого он слез, тяжело прядал боками, всхрапывая от усталости. Драгун вынес Афанасию Петровичу из караулки кружку воды, другие двое седлали мышастую в яблоках кобылку. Капрал придержал Крыкову стремя, он легко сел в седло, обдернул на себе намокший под дождем плащ, задумчиво сказал:

- Так-то, Павел Иванович! Наступило наше время. Ты гляди построже, чтобы все караульщики были в готовности, ни единого с рогатки не отпускай. Пушкари твои здесь?

- Здесь! - ответил усатый капрал.

- Пусть с караулки никуда не идут...

Другие драгуны, услышав разговор, подошли поближе. Лукьян Зенин, с которым Крыков в былые времена промышлял зверя, спросил с крыльца караулки:

- Здесь они, Афанасий Петрович?

- Возле Мудьюга. На якорях стоят...

- Сила?

- Там видно будет, Лукаша! - ответил капитан. - Покуда одно ведаю потрепала их непогода... Ну, живите, ребята!

И слегка ударил кобылку плетью. Кобылка переступила на месте копытами, обиженно повела ушами и сразу же пошла хорошей легкой рысью. Опять прогрохотал гром, дождь стих на мгновение, потом полил с удвоенной силой, так что город словно исчез, провалился за стеною ливня. Кобылка шла ровно, поматывая головой, Крыков ее еще пришпорил, она с рыси перешла на мерный сильный галоп. Жидкая глянцевитая грязь чмокала под копытами. Афанасий Петрович, отвернув лицо от секущего дождя, хмурился, думал...

Спешившись во дворе опустелой нынче таможенной избы, он быстрым шагом вошел в кладовушку, где содержалось зимою оружие таможенной стражи, подпер дверь тяжелой лавкой и, прислушавшись, нет ли кого поблизости, рывком дернул кольцо люка, который вел в небольшой, выложенный кирпичом подвал. Здесь Афанасий Петрович ощупью отсчитал третий кирпич третьего ряда снизу, вынул его и просунул руку в тайник, где в долбленом, чисто выструганном из березовой плашки ларчике лежала грамота, свернутая и зашитая в вощеное полотно. Спрятав обратно ларчик и заложив тайник кирпичом, Афанасий Петрович поднялся наверх и поехал на Мхи к рябовской избе.

Давно не был он здесь, и сердце его на мгновение сжалось, когда увидел он на крыльце Таисью с коромыслом и двумя ведрами воды. Она обернулась на скрип калитки и тотчас же, легко опустив ведра, пошла к нему навстречу.

- Вот не ждала! - радостной скороговоркой сказала она. - Не по-доброму делаешь, Афанасий Петрович, неладно делаешь! Где же оно видано - пропал капитан, не зазвать его, сколько за ним посылали, а он никак нейдет. Иван Савватеевич, и тот сколько разов спрашивал - где это подевался Афанасий Петрович, загордел, что ли...

- Да уж загордел! - махнув рукой, ответил Крыков. - Больно горд, сие всем ведомо. По-здорову ли живешь, Таисья Антиповна?