Россия молодая (Книга 2)

Она трижды перекрестила его, поднялась на носки и, взяв его за плечи, поцеловала в губы - единственный раз в жизни. И он ее поцеловал, потом улыбнулся горько и добродушно и сказал со вздохом:

- Сестра! Ну и хитры вы, Евины дочери! Ай, хитры!

Во дворе он попрощался с Ваняткой, измокшим под дождем, пообещал вскорости доставить пушку и легко сел в седло. Спокойно и ровно билось его сердце, когда в последний раз оглянулся он на высокий забор, за которым шелестели под дождем рябины.

3. ШВЕДЫ ПРИШЛИ

Во дворе Семиградной избы Афанасий Петрович кинул поводья выбежавшему из конюшни конюху, в сенях сбросил тяжелый, намокший плащ, повесил треуголку, приглаживая волосы, отворил дверь. Иевлев, низко склонившись над столом, писал. Подняв голову на скрип двери, он по лицу Крыкова догадался, что произошло, но не спрашивал, ждал. Афанасий Петрович поздоровался, сел на лавку и тогда только сказал:

- Пришла эскадра, господин капитан-командор.

- Какие флаги?

- Флаги разные, шведских не видно. Есть и голландские, и бременские, и аглицкие. Пушечных портов тоже не видел, хоть смотрел я в трубу и дозорного посылал в челноке - тайно разведать. Корабли штормом потрепаны изрядно, ставят новые снасти, - размышляю, что работы у них немало, покуда готовы не будут - в устье не пойдут...

Сильвестр Петрович кликнул Егоршу, велел собирать без промедления всех офицеров на совет. Егорша убежал. Иевлев, подождав, пока шаги его стихнут, подошел ближе к Крыкову, спросил:

- Афанасий Петрович, ты шпагу здесь, в сей горнице, целовал?

Крыков ответил спокойно:

- Целовал, господин капитан-командор.

- И не забыл сей день?

- Не забыл, и покуда жить буду - не забыть мне того дня.

- Верно ли говоришь?

- Верно! - с тем же спокойствием и достоинством в голосе ответил Афанасий Петрович.

Иевлев помедлил, потом заговорил, не глядя на Крыкова:

- Давеча, в объезде ты был, приезжал на цитадель князь-воевода. Много было всего говорено, а еще ко всякой всячине и то, что в застенке, на дыбе, некоторые воры открылись, будто, как шведы к городу подойдут, - те воры сполох ударят и по-братски примут шведа. Названы ворами Молчан, Гриднев Ефим, Кузнец Федосей из раскольников, коему я поверил и заместо иноземца Риплея определил пушки лить. Еще воры названы Ермил и Голован со товарищи. Сказал далее воевода, есть-де среди воров и над ними верховодит некий офицер. А воров будто не перечесть - повсюду они, и на верфях, и по слободам, и дрягили есть, и конопатчики, и медники, и хлебники, и солдаты, и пушкари...

Крыков вдруг улыбнулся.

- Коли воров столь много - что ж не свалили они воеводу? - спросил он. - Как он об том думает?

И сам ответил:

- Нет, Сильвестр Петрович, врет князюшка, обиженных много - то верно, да не такие они умелые, как воеводе со страху мнится.

Сильвестр Петрович, словно не слушая Крыкова, говорил свое:

- Думал я так: поверить слепо воеводе - значит ни единому своему не верить нисколько. А ежели не верить - значит, побьют нас шведы. И не поверил я воеводе: не поверил, что есть тут хоть один офицер, который, порушив святую присягу, переметнуться может. Не поверил, что как ударят сполох - пойдут люди на меня же с кольями, пойдут для ради того, чтобы швед в город ворвался и начал жен и матерей, стариков и малых ребятишек резать и жечь огнем. Не поверил и приказал тогда же отпустить из острога колодников, велел всех из застенка отпустить и то проклятое место замком замкнуть. А нынче вдруг подумалось; кому поверил? Крыков ответил спокойно:

- Русским людям поверил, господин капитан-командор, и от той твоей веры многие добрые слова говорят не только что по городу, а даже ко мне на шанцы долетели они. Мы не близко, ан и у нас об том твоем добром деле все говорят - и таможенные мои, и мужички некоторые рыбаки, и драгуны. Хорошо сделал, господин капитан-командор. Дай народу нашему продых, покажи ему правду на земле, а не только в небеси богову - не надивишься на чудеса его. Батоги, кнут, правеж, пытка, - господи преблагий, шагу не ступить, чтобы в беду не попасть. Ну, украл мужик каравай хлеба, за что же ему руку-то рубить? От хорошей своей жизни украл, что ли? С голодухи украл...

- Ты для чего о сем? - с подозрением в голосе спросил Иевлев.

- Для того, что милосердным к народу нашему надобно быть. А такие, как воевода...

- Воевода царем поставлен, и не нам с тобою его судить! - отрезал Иевлев.

Крыков строго на него взглянул:

- То не впервой слышу, да только думаю, отчего же, Сильвестр Петрович, и не нам? Чем мы плохи? Ты верь, господин капитан-командор: разные есть люди, разными дорогами на Руси у нас ходят, каждому своя судьба; но не отыскать среди того народишки, о котором толкую, - ни вора, ни татя, ни подлой души, что ворогу шведу поклонится... И не един я так думаю, многие...

- Какие же они - многие? Те, об которых воевода давеча говорил?

- И те так размышляют.

- Тебе-то оно откуда ведомо?

Афанасий Петрович промолчал.

- Значит, ты и есть тот самый офицер, от которого остерегал меня князь Прозоровский?